Из воспоминаний Николая Костина, г. Петрозаводск. Из неволи — в неволю. Рассказ о моем отце.

Гражданские

Страна: СССР, КарелияПериод: Великая Отечественная война (1941-1944) Этот день для моего отца Сергея Кузьмича был радостным, если можно говорить о радостях в условиях лагерной жизни. Он, узник с номерным знаком Матросского лагеря, был отпущен к родным, томившимся в 6-м петрозаводском лагере. «Всю последнюю ночь, — рассказывал он нам потом, — мне было не до сна. Перед глазами прошла моя жизнь, полная горечи и лишений, которых достало бы и на несколько жизней». Светлый луч того утра, какой-то добрый и умиротворяющий, вселял в отца надежду, что он навсегда прощается с этой ужасающей жизнью и каторжной работой, и что его дети будут всегда с ним. Он так мечтал увидеть их, оказаться в кругу семьи. И вот свершилось чудо — он с нами! Слезы радости текли по его щекам, исхудалым и изрезанным глубокими морщинами. А было ему всего-то 37 лет! Все, что можно, из него выжали оккупанты на лесоповале. Они это делать умели. Там каждый день люди умирали десятками. Это были такие же, как и он, заключенные инвалиды и наши солдаты-военнопленные. Умирали от непосильной работы, телесного истощения. Там, в Матросах, каждый лагерный день ему казался вечностью. В последний месяц он настолько ослаб, что был освобожден от лесоповала и лежал в бараке, ждал своего последнего часа. Не только для администрации, но и для своих товарищей он становился в тягость. И вот только тогда его мучители приняли решение отправить умирающего к своей семье. Из неволи — в неволю. Тот же барак, та же теснота и голод. Но он был среди своих и мог спокойно прожить свои последние дни и знал, что они хоть как-то облегчат эти часы его мук и страданий. Грустными прощальными глазами смотрел он на своих детей, которые были в него — все светлолицые и русоголовые. А верная и терпеливая его жена Евдокия, наша сердечная мамушка, не побоялась выйти за него замуж, хотя он и тогда был полукалекой. А почему он им стал — это другая, тоже грустная история. Некоторые люди ошибочно думают, что Беломорканал строили исключительно заключенные. Вовсе нет. Сколько там по всему каналу в оврагах и насыпях покоится косточек и наших заонежских мужиков, которые от бессилия падали с тяжелыми тачками, гибли в бараках от рук уголовников, болели туберкулезом и цингой, страдали от голода. Вот и мой отец свое крестьянское здоровье оставил там. Он упал под обрыв вместе с тачкой и только чудом остался в живых. Вот так из советского трудового лагеря он прямиком угодил в финский. Так вот нелепо сложилась его жизнь, в которой были одни лишения и одно стремление — выжить для семьи, и он выживал, насколько хватало его сил. С наступлением первых летних дней мы его вынесли из барака посидеть на завалинке, погреться на ясном солнышке да подышать свежим воздухом. О чем ему думалось в те минуты? Перед его глазами были родные Кижи, его деревня Ямки. Вот он, колхозный бригадир, идет тропинкой по острову. По обе стороны колышется рожь, а в ней то там, то тут синеют васильки. Зацветает лен, словно озеро волнуется. Какая это была красота! И ему думалось о том, что не придется больше видеть все это. Все разрушила, все исковеркала война и перевернула вверх дном. Чтоб ни дна ни покрышки этим проклятым оккупантам, которые загубили жизнь и его детей. Умирал он тихо и спокойно, ни на что не жалуясь. Невольно припоминаются некрасовские строки: «Немота перед кончиною подобает христианину». …Вскоре после написания этих воспоминаний не стало и самого Николая Сергеевича, который много сил и присущей ему инициативы во всем, за что бы он ни брался, отдал работе в Карельском союзе бывших малолетних узников. Пусть же и это стихотворение будет ему данью нашей светлой о нем памяти. Иван КОСТИН - Памяти однофамильца Николая Костина В одном из лагерей Петрозаводска Не раз он наблюдал, душой скорбя, Как продиралось сквозь колючки солнце, Текла сквозь них кровавая заря. Стоял в глазах ребенка страх печали. Не видел он в неволе светлых дней. И через годы все в ушах звучали Собачий лай и крики патрулей. Он видел детской памятью голодной Сквозь скопище нещадных мук и зла: На родине, еще от бед свободной, Родимых Кижей в небе купола, Цветущие вдоль берега полянки, Зарю над ними, что была ясна; Как наяву — свою деревню Ямки Из мрачной ямы лагерного дна. Онего простирается, как море... Здесь памяти обрыв, тупик, конец. ...В бараке мать, вся сникшая от горя, Больной и умирающий отец. Сын понимал своим умом недетским: Свободы свет сметет неволи мрак. В душе горела искорка: надейся, Ты выживешь, повержен будет враг. 26 ноября 2004 г. Источник: (2023) Мы ещё живы - Стр.71-73 (2005) Пленённое детство - Стр.47-49