Грасис Артур Давидович — Из воспоминаний рабочего.

Участники

Страна: РСФСР, Карелия Грасис Артур Давидович - родился в г. Риге, в семье рабочего латыша. С 1903 г. Артур Давидович трудится на заводах Риги и Петербурга. Участник первой мировой войны. В 1916 г. Грасис поступил на Путиловский завод. В марте 1918 г. приехал в Карелию, работал в депо ст. Сорокская. В период оккупации северной Карелии принимает участие в борьбе с англо-франко-американскими интервентами и белогвардейцами. После гражданской войны находится на советской и профсоюзной работе. Член КПСС. Награжден орденом Ленина и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» Умер 14 ноября 1957 г. в г. Беломорске. В начале марта 1918 года по совету одного старого знакомого, работавшего на станции Сорокская Мурманской железной дороги, я приехал из Петрограда на эту станцию и поступил в депо токарем. Настроение рабочих было революционным. Защищая и отстаивая завоевания Октябрьской революции, они на деле показывали свою организованность и самоотверженность. Во время наступления белофиннов на Кемь рабочие депо организовали красногвардейский отряд во главе с В. П. Солуниным. Отряд активно участвовал в отражении налета белофинских интервентов на Кемь. Летом 1918 года англо-франко-американские интервенты перешли к активным военным действиям против Советской республики на Севере. 4 июля 1918 года на горизонте Сорокского залива неожиданно показался крейсер интервентов. Надо было срочно эвакуировать ценности. Не теряя ни минуты, рабочие депо приступили к формированию эшелонов и погрузке имущества. Организаторами эвакуации были В. П. Солунин и Л. Н. Алексеевекий. Большую часть продовольствия и других ценностей удалось в тот же день эвакуировать. Смогли уехать также и многие рабочие. Но некоторая часть населения из-за нехватки вагонов вынуждена была остаться. Вскоре с крейсера на берег высадился большой отряд интервентов-англичан. Штаб отряда разместился на лесозаводе. Солдаты заняли депо, а рядом с лагерем расположилось подразделение канадцев. С момента оккупации Сороки фактическим хозяином станции стало командование войск интервентов. В мастерских депо, кроме нас, работали привезенные оккупантами квалифицированные рабочие-канадцы. Часть их обслуживала паровозы, совершавшие рейсы в прифронтовую полосу. Нашим, русским, паровозникам это дело интервенты не доверяли. В начале 1919 года резко ухудшилось снабжение рабочих продовольствием, задерживалась выплата заработной платы. Ко всему этому усилился и без того жестокий режим. Введены были телесные наказания для не выполнивших той или иной работы. Так, интервенты избили рабочих Коноваченко, Смирнова, Некрасова и многих других. Среди населения усиливались ропот и недовольство. Поводом к более решительным действиям послужила очередная задержка с выплатой зарплаты за март. В один из дней начала апреля 1919 года утром рабочие явились в контору, вызвали представителей администрации и потребовали немедленной выплаты зарплаты, но получили отказ. Тогда они заявили, что дальше продолжать работу не будут и двинулись в мастерские депо. Здесь сразу же было созвано собрание, чтобы обсудить вопрос, что делать. Молодежь дружно выступила за немедленное прекращение работы. Пожилые же рабочие высказывались более сдержанно. Некоторые из них даже предложили обождать день-другой в надежде, что за это время заработная плата будет выплачена. Большинство, однако, было за прекращение работы. Наконец решили объявить «итальянскую забастовку»: из депо не уходить и к работе не приступать. Тут же избрали стачечный комитет из трех человек. Напуганная действиями рабочих, администрация приступила после обеда к выплате жалованья. Таким образом, победа осталась за нами, и тут многие поняли, что с белогвардейщиной надо разговаривать более решительным языком. Вскоре рабочие начали борьбу за восстановление профессионального союза и отвоевание рабочего клуба. Руководство этим делом было поручено ранее избранному стачечному комитету. На своем заседании члены комитета вместе с активом выработали уставы местной профсоюзной организации и культурно-просветительного кружка. Для регистрации уставов обратились к коменданту 4-го железнодорожного участка штабс-капитану Преображенскому. Явившись к нему, мы передали постановление собрания и уставы и попросили ознакомиться с ними и зарегистрировать или удостоверить подписи под ними. В регистрации уставов Преображенский категорически отказал, подписи же под ними удостоверил и принял наше заявление о разрешении ставить спектакли и организовывать вечера. Удалось также отвоевать помещение клуба. Размещавшийся в нем госпиталь был переведен в другое здание. Все заботы и хлопоты по восстановлению и оборудованию клуба взяла на себя молодежь, которая действовала очень решительно и быстро. Вскоре были восстановлены и оборудованы рабочий клуб, библиотека, создал культурно-просветительный кружок, который и руководил постановками спектаклей и вечеров. На одном из собраний было решено для установления связей с рабочими организациями Архангельска делегировать туда одного товарища. С открытием навигации на Белом море наш делегат И. И. Козлов выехал в Архангельск. Ему не удалось связаться с революционными рабочими организациями, но зато он привез радостные вести о положении дел в Архангельске. И. И. Козлов рассказал, что рабочие недовольны существующим порядком и всеми способами ведут борьбу и что положение интервентов и белогвардейцев непрочно. Во второй половине 1919 года на железной дороге заметно усилилась разруха; поезда стали проходить расстояние от Сороки до Мурманска за полторы-две недели. Кладбище «больных» паровозов быстро росло. Резко ухудшилось материальное положение рабочих. Вследствие растущей с каждым днем дороговизны жить становилось все труднее. Вот некоторые данные о ценах, взятые мною из приходо-расходных листов по нашему клубу: фунт муки стоил 1 р. 19 к., фунт сахара — 3 р. 60 к., фунт сала — от 9 до 12 р., десяток яиц — 60 р., и т. д. В продаже не стало обуви и одежды и их можно было купить только из-под полы и по бешеной цене. Заработная же плата осталась на том же низком уровне, как и раньше: так, токарь-инструментальщик получал в месяц не более 200 рублей, а это была одна из высокооплачиваемых квалификаций в депо. Понятно, что все низкооплачиваемые и особенно многосемейные рабочие голодали. Свирепствовали эпидемии цинги и «испанки». В довершение всего режим стал еще более жестоким. Если первые рабочие собрания проходили без особого вмешательства властей, то теперь их нередко разгоняли вооруженные солдаты. Как сейчас помню последнее собрание, которое удалось провести 2 сентября 1919 года. К нему тщательно и долго готовились. Нужно было обсудить многие наболевшие вопросы — об улучшении материального положения рабочих, о выдаче обмундирования и т. д. На это собрание явилось особенно много рабочих. Оно затянулось до поздней ночи и приняло бурный характер. В выступлениях выражался протест против произвола властей. Раздавались возгласы: «Долой белогвардейщину, долой союзных оккупантов! Да здравствует Советская власть! Прекратить работу, объявить забастовку!» Около трех часов утра в президиум поступило известие, что белогвардейской контрразведкой готовится вооруженный налет на клуб. Опасаясь кровавой расправы, президиум объявил собрание закрытым. Вскоре в помещение клуба ворвался отряд солдат, и не найдя там ни живой души, учинил погром. Они переломали мебель, разворотили сцену, пол, потолок. Белогвардейцы искали оружие, но не нашли. Оно у нас имелось, но было запрятано в надежном месте. Под утро белогвардейский отряд, разбившись на небольшие группы, совершил налеты на рабочие кварталы и произвел обыски и аресты. Были схвачены и брошены в тюрьму рабочие депо Вавилин, Каридзе, Трофимов, Липченко, Алексеев, Медведев и я. Среди арестованных оказался и учитель Доброжевич. Как только стало известно о нашем аресте, рабочие-железнодорожники объявили забастовку протеста, требуя немедленного освобождения арестованных. Тогда в депо белогвардейцы направили карательный отряд, ввели бронепоезд, и было приказано под угрозой открытия огня немедленно приступить к работе. В ответ на это рабочие поодиночке разошлись по домам и стрелять было не в кого. В депо остались работать одни лишь канадцы. Нужно отметить, что к тому времени канадские рабочие стали жить с нами довольно дружно. Поэтому вскоре после ухода наших железнодорожников из депо между солдатами и канадцами произошел конфликт и часть канадцев была увезена военным командованием на крейсер. На другой день после инцидента в депо нескольких наших товарищей освободили. В тюрьме остались Вавилин, Каридзе, Доброжевич и я. Рабочим было объявлено, что остальные будут освобождены, как только их допросят. Рабочие приступили к работе, но с условием, что нас освободят в кратчайший срок. Благодаря стойкости и сплочённости рабочих-железнодорожников всех нас через несколько дней освободили из-под ареста. В начале сентября 1919 года среди интервентов мы стали замечать какую-то нервозность. Лучшие паровозы были взяты ими под строгий контроль, охранялись, тщательно осматривались и ремонтировались. Потом неожиданно с фронта в сторону Мурманска стали проходить эшелоны с войсками интервентов. Тогда рабочие решили, что, по-видимому, началось наступление Красной Армии. Через несколько дней канадские рабочие сказали нам, что иностранные войска эвакуируются на родину и что война окончена. Но в окончание войны трудно было поверить. В области проводилась мобилизация; белогвардейские организации призывали «продолжать борьбу с большевиками до победного конца». Но как ни храбрились белогвардейцы, в их среде в связи с отъездом иностранных отрядов все более наблюдалась растерянность. Наступил октябрь. В депо все чаще стали возвращаться «больные» паровозы с крупными дефектами, на устранение которых требовалось и время и рабочие руки. Железнодорожники всячески затягивали ремонт, подача паровозов к поездам задерживалась, эшелоны подолгу простаивали на станциях и перегонах. К концу месяца пришла весть, что несколько белогвардейских рот перешло на сторону Красной Армии, что на фронте у белогвардейцев крупные затруднения, они испытывают недостаток продовольствия. Нам стало известно, что белые потерпели большое поражение у Медвежьей Горы, и несколько вражеских эшелонов с отступающими войсками двигаются в направлении к Сороке. Тогда Вавилин, Трофимов и я разработали план задержки эшелонов. Мы решили один из неисправных паровозов, под предлогом ремонта его в мастерских, вывести ночью и свалить на контрольной стрелке, выходящей на главный путь. Это было сделано быстро и четко. Главный путь был прегражден. Показавшийся утром эшелон, постояв несколько часов у закрытого семафора, вынужден был уйти обратно. Хотя сваленный на контрольной стрелке паровоз действительно предназначался для ремонта в мастерских, но администрация депо насторожилась. Сразу же была установлена выдача ночных пропусков только через контрразведку. Нам троим, Вавилину, Каридзе и мне, в выдаче пропусков отказали. Видя, что дело принимает серьезный оборот и чувствуя, что контрразведка установила за нами слежку, мы решили скрыться и при удобном случае перейти линию фронта. Каридзе удалось бежать, а Вавилин и я еще до наступления вечера были арестованы и отправлены под конвоем на станцию. Здесь нас посадили на поезд, отходивший в Мурманск. В пути мы узнали, что в этом же поезде везут и Каридзе. Его, оказывается, арестовали недалеко от Сороки. В Мурманске нас посадили в тюрьму, где продержали около двух недель, а затем перевели на так называемый «дровяной полуостров». В ночь на 16 января 1920 года восьмерых заключенных, находившихся в тюрьме «дровяного полуострова», в числе которых находились и мы, перевезли обратно в город. На пристани нас присоединили к партии, состоявшей из восемнадцати заключенных (из мурманской тюрьмы), и закрыли в вагон. Вскоре вагон прицепили к поезду, отходившему на юг. Куда и зачем нас везут, нам не объявили. В Кеми в наш вагон посадили еще двух арестованных — сорокских рабочих Галкина и Линченко. Они рассказали, что после нашего ареста в депо еще многих арестовали и увезли неизвестно куда. Вскоре мы доехали до станции Кяппесельга, где начиналась прифронтовая полоса. В селе Кяппесельга был расположен белогвардейский штаб. Сразу же по прибытии на станцию нас вывели из вагона и направили под конвоем в штаб, где подвергли тщательному обыску. Процедура эта сопровождалась издевательством и избиением. Более ценные вещи и одежду у нас отобрали. Пьяные офицеры прицеливались в нас из винтовок, подносили к лицу дуло револьвера со словами: «А ну-ка понюхай, большевистская сволочи, чем пахнет!» После этого следовал удар по лицу. У некоторых товарищей были выбиты зубы, изо рта и носа текла кровь. В штабе открыто говорили, что мы будем расстреляны, как только нас передадут полковнику Дедову (он командовал специальным карательным отрядом, состоявшим из кулацких сынков). Когда проверка и обыск были закончены, нас передали в распоряжение солдат полковника Дедова. Под конвоем карателей мы двинулись по направлению к деревне Тивдии. Нам было приказано, под страхом расстрела на месте, не отставать. По дороге двое наших товарищей (из военнопленных) были расстреляны. (Оба они попали в плен ранеными и стали отставать в пути.) Уже смеркалось, когда мы пришли в деревню Тивдию. Здесь нас поместили в здание школы. Но не прошло и двух часов, как мы снова под конвоем направились дальше. Поздним вечером, 3 февраля 1920 года, пройдя около четырех верст, пришли в деревню Матевку, расположенную на берегу озера. Здесь и принял нас полковник Дедов. Он приказал солдатам приготовить лопаты и разместить нас по хатам по 4—5 человек. Вавилин, Галкин, Линченко и я попали в одну хату. В избе находился лишь один старик. Мы спросили его, что нас ожидает. Тот ответил, что мы здесь не первые, и что неделю назад к полковнику Дедову тоже привели группу людей, которых затем расстреляли на льду озера. Тогда мы спросили его, далеко ли расположены красные. Он с опаской, шепотом, сказал, что красные недалеко, всего в нескольких верстах, за озером. Старик также сообщил, что на середине озера есть остров, на котором находится дозор красных, и объяснил, как можно добраться до расположенной между островом и деревней сопки, а от нее и до острова. На второй день рано утром в хату вошел молодой парень с погонами прапорщика и приказал нам следовать за ним. В окружении двух конвоиров мы вышли на улицу. Было морозное утро, хрустел снег. Из хат выводили остальных товарищей. Один из офицеров проверил, все ли налицо, и приказал нам идти, показав рукой на противоположный берег озера. Но никто не тронулся с места. Тогда он закричал на нас и еще раз приказал идти к озеру, и мы медленно двинулись вперед. Твёрдым шагом впереди всех шел арестованный по фамилии Ковалевский. Мы посмотрели в сторону белых, но подготовки к стрельбе не заметили и мгновенно бросились врассыпную. И вот тогда по нам был открыт пулеметный огонь. После первых же очередей несколько товарищей упало. Я скомандовал бежавшим рядом со мной ложиться, и мы ползком на животе по глубокому снегу продолжали двигаться к сопке. С берега продолжали стрелять, кто-то впереди бежал, сзади раздавались крики. Стрельба еще продолжалась, когда Вавилин, Линченко и я благополучно добрались до сопки. Найдя между скал небольшое укрытие, мы решили обождать здесь до вечера. Когда стемнело, благополучно добрались до расположения наших частей. Из всей группы удалось сюда перебежать четырнадцати заключенным. Что стало с другими товарищами — неизвестно. По-видимому, они погибли под пулями. * Воспоминания написаны автором в 1953 г. В настоящем сборнике даются с сокращениями. Источник: (1963) За Советскую Карелию. Воспоминания о гражданской войне - Стр.188-195