Жукова Виолетта Анатольевна — В день начала войны мне было 3 года 11 месяцев без двух дней.

Гражданские

Страна: Россия, Карелия Жукова Виолетта Анатольевна родилась в Петрозаводске, окончила Карельский государственный педагогический институт и Петрозаводское музыкальное училище им. К.Э. Раутио. Преподаватель Петрозаводского музыкального колледжа, художественный руководитель образцового коллектива России и Карелии детского фольклорного ансамбля «Перегудки». Заслуженный работник культуры РК. Автор десяти книг по музыкальной культуре Карелии. В день начала войны мне было 3 года 11 месяцев без двух дней. Мало для воспоминаний о войне? И да, и нет. Мы быстро взрослели в той боевой обстановке, о которой остались «островки памяти». Я родилась в Петрозаводске, но потом наша семья жила в Москве. В 1940 г. папа - Анатолий Николаевич Ходарев - с сестрами и их мужьями уехал работать на о. Шпицберген, там была, как и до сих пор, наша угольная концессия. В Москве остались моя мама, бабушка - папина мама, и четверо детей - я, две двоюродные сестры и брат. В июле начались фашистские налеты. Помню, как однажды мы с братиков Олегом сидели на крыльце дома и радовались летающим самолетикам над нашей головой, не понимая смертельной опасности. Вой сирен и голос диктора: «Граждане, воздушная тревога!» возвещали о начале бомбежки. В бомбоубежище надо было бежать через большой двор нашего дома. Этот процесс был тщательно отработан: на входной двери висели сетки с едой и питьем, одежда. Всё это мгновенно хватали взрослые, брали за руки малышей и неслись в укрытие. Так продолжалось до осени. Когда началась эвакуация, фашисты уже стояли в десятках километров от Москвы. Я помню, что пароход на речном вокзале мне показался красивым голубым домом. Наш маршрут пролегал по Москве-реке, Рыбинскому водохранилищу в Волгу, по Каме в город Молотов (сейчас вновь Пермь), где мы воссоединились с прибывшими тогда из Архангельска папиными родными. Вспоминаю, что рассказывали родственники об эвакуации из Баренцбурга, где они жили на Шпицбергене. По договоренности Советского правительства с англичанами их должен был доставить в Архангельск английский корабль. Когда он вошел в порт, все жители убежали в горы, подозревая, что это ловушка, подстроенная немцами. Когда же на корабле заиграли «Катюшу», все успокоились и вернулись на берег. Позже фашисты использовали такую тактику - из репродукторов на линии фронта звучали любимые русские песни в расчете на эмоциональный отклик бойцов, чтобы притупить их бдительность. Затем звучали слова: «Рус, сдавайся». К счастью, здесь такого не произошло. Я до сих пор удивляюсь, как в то время великого переселения стабильно работала почта, люди переписывались, находили друг друга, получали письма с фронта. Когда папа уехал на фронт - он был военным корреспондентом, а московские родственники вернулись в Москву после разгрома немцев, мы с мамой - Филимоновой Александрой Алексеевной - соединились с ее родственниками. Это было в Костроме. Бабушка - Мария Федоровна Филимонова - уговорила всех нас отправиться к ее любимой подруге тете Фене Смирновой, с которой они рядом жили на ул. Герцена в Петрозаводске. Ее семью эвакуировали в деревню в Костромской области. Дочери тети Фени отказались нас оставить у себя - и такое было в войну. Помню черный деревенский дом, от которого мы все уходим пешком по черной грязной размокшей дороге. Что такое эвакуация? «Иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что» - помните русскую сказку? Эвакопункт в Костроме отправил нас вниз по Волге. В Горьком (теперь Нижний Новгород) была страшная бомбежка. Мы сидели в зале речного вокзала, тесно прижавшись друг к другу. Мама вспоминала, что мечтала только об одном - если убьет, то всех сразу. Ночью, измученные, все крепко заснули. У тети Вали, маминой сестры, украли чемодан с самыми хорошими вещами. Она держала его под ногами, но не почувствовала, как он исчез. Это была большая беда - вещи нужны были не для того, чтобы наряжаться в этом ужасе, а чтобы менять на продукты и не умереть с голоду. Вновь сели на пароход «Михаил Калинин». Снова бомбежка! Налеты на Сормово - военные заводы. Бомбы падают вокруг, к небу взлетают фонтаны воды. С грохотом соединяются крики, плач, зовы о помощи. Пароход сломался. После отбоя всех пересадили на буксир и высадили на берег. Нас спасли Бог и бабушкины молитвы. Некоторое время мы жили в деревне Кузнецовская в Башкирии. Мама и тетя Валя преподавали в школе, при школе мы и жили. Это был большой одноэтажный дом на высоком берегу у небольшой речки, в ней мы брали воду, мыли посуду, стирали. Помню, как однажды мы с мамой пошли за водой. На противоположном берегу стояла большая собака. Увидев ее сверкающие глаза, мама поняла, что это волк. Она заколотила ведрами, и мы с криками, сломя голову побежали в горку к дому. Волк не решился нас преследовать. Вообще их было несметное количество. Наши кормилицы и добытчицы - мама и ее младшая 16-летняя сестра Галя - запрягли школьную лошадь Савраса и поехали по ближайшим деревням менять вещи на картошку. Возвращались в темноте, в степи начался буран, дорогу замело. Саврас встал. Они услышали волчий вой, увидели в темноте сверкающие глаза волчьей стаи. Саврас замер, никакие уговоры не могли сдвинуть его с места. И вдруг он рванул и помчался во весь дух и только у крыльца дома встал как вкопанный. Опять совершилось чудо. А если бы кто-то из них от рывка лошади выпал из саней на этом бездорожье. В Кузнецовке мы познали настоящий голод. Иногда добывали мед и картошку. Самое страшное - не было соли, хлеба, муки. Варили суп из крапивы. Теперь говорят, что это деликатес. Попробовали бы тогда жить на одной этой баланде. Помню, как к нам на побывку приехал папа. Сели «обедать», а соли нет. А у меня в детском уголке в маленькой игрушечной мисочке осталось немного соли от прежнего запаса. Я радостно всем объявила об этом, побежала за ней, вернулась и стала первой сыпать ее себе в суп. Папа строго посмотрел на меня и ударят с возмущением по столу. Я замерла с мисочкой и щепоткой соли между пальчиками. Из глаз покатились слезы. Иногда из черной муки варили кашу мамалыгу. Это была высокая мучная черная горка с вмятиной наверху, куда наливали немного масла. Все ели из одной миски: зачерпывали чайной ложкой немного каши, макали в масло, потом направляли в рот. Помню, как однажды, когда совсем нечего было есть, к нам пришла местная женщина. Мама сказала ей: «Берите, что хотите» (в обмен на мешок картошки). Она сказала в ответ: «Вот это» и показала на занавески на окнах, которые тут же для нее сняли. Война обнажила все хорошее и плохое в людях: одни на ней наживались, другие страдали. От голода все мое тело покрылось нарывами, я не могла ни сидеть, ни лежать, поэтому взрослые по очереди носили меня на вытянутых руках. В нашей жизни были и радостные события. На два месяца приезжал после госпиталя мамин брат дядя Витя - молодой, красивый блондин, северянин. Были бесконечные разговоры: «А помнишь?», «А после войны будет...» Где-то добыли гитару, он хорошо играл и пел, любил и знал наизусть много стихов Есенина, да и сам-то был на него похож. Местные девушки-смуглянки не оставили его без внимания. Помню отъезд из Кузнецовки. Была жара. На телеге сидели бабушка и мы с двоюродной сестричкой, а мама и Галя шли сзади в маскарадных масках и своих лучших платьях. Все были молоды - маме всего 28 лет. Без юмора, стремления уйти от тяжелой обыденности выжить было бы невозможно! За военные годы мама «хватила шилом патоки» (это ее выражение) - грузила уголь в шахте, будучи маленькой хрупкой женщиной, таскала с поля мешки картошки, а после войны со студентами в колхозе «на картошке» простудилась и заболела туберкулезом, поскольку работала в ботиночках, резиновых сапог не было. В 90-е гг. я опять побывала в Башкирии - теперь уже в командировке. По дороге из Уфы в Стерлитамак увидела указатель «Кузнецовка». Встрепенулась, заволновалась. Может, это была та самая деревенька из островков моей военной памяти? Но она осталась в стороне от нашего маршрута. Больше всего запомнилась Кинешма. Причалили к берегу на маленьком пароходике. Никто не знает, когда и куда он поплывет. Мама со своей младшей сестрой (Галина Алексеевна Филимонова-Барбашина) как обычно побежали на базар за продуктами, мы остались на судне. Покупая еду, они перекинулись несколькими карельскими словами, и вдруг женщина, оказавшаяся рядом, спросила, откуда они родом. Узнав, что из Карелии, обрадовалась и вспомнила свою Пряжу. Слово за слово, и выяснилось, что она училась у их отца - Филимонова Алексея Андреевича, который учительствовал в Пряже. Этого было достаточно, чтобы она пригласила всех к себе. Мама с Галей прибежали на пристань, а наш пароходик увез нас на другой причал. Они нас нашли! Опять чудо! А сколько было в войну таких нечаянных разлук, после которых люди ищут друг друга до сих пор! Эту женщину звали Ольга, больше ничего не знаю, и спросить уже давно не у кого. Она на первое время пригрела нашу ораву - 6 человек в одной комнате, где жила с сыном-подростком. Через знакомую нас устроили так: маму - заведующей детским садом, она имела высшее дошкольное образование, меня - в тот же садик; Галю - секретарем директора завода; В.А. Стафеева, бабушка и сестренка Надя уехали за Волгу в большое село Анненское, где тетя Валя работала по своей специальности учителем начальных классов. И новое чудо! Туда же эвакуировали семью старшего брата- Владимира Александровича Филимонова. Помню, как в Кинешме мы с мамой смотрим фильм «Она защищает Родину». У женщины-партизанки фашисты вырвали из рук маленького сынишку, заставили бежать по полю, а следом пустили танк, который задавил его на глазах у матери. Это потрясение на всю жизнь! Больше этот фильм смотреть не могла. Мы с мамой в 1944 г. вернулись в Москву, где я окончила первый класс общеобразовательной и музыкальной школ. Таким образом, 4 года мы мотались по стране, но главное - выжили, перенесли голод, холод, мытарства. 24 июня 1944 г. мы с бабушкой оказались у ограждения на Садовом кольце, по которому вели 20 тысяч пленных немцев. Была теплая ясная, солнечная погода. Москва выглядела празднично. Врагов специально провели по нашей столице, чтобы они знали, как прекрасна она, недосягаемая для них, великая, спокойная, уверенная в себе и в нас — ее защитниках. Впереди шли немецкие генералы в полной амуниции, а за ними - их обманутые солдаты. Охраняли это шествие конные части — молодые, красивые русские воины. Вокруг стояла гробовая тишина и только слышалось позвякивание походных армейских котелков и шарканье ног по асфальту. Люди оцепенели - рядом с ними были фашисты, у каждого к ним был свой счет - кого-то из родных убили в бою, в партизанском лесу, замучили в концлагере, увезли в Германию. Удовлетворение пришло к нам, когда показались поливальные машины, которые смывали их поганые следы с улиц нашей столицы. Представьте себе — День Победы я встретила в Москве на Красной площади! А было это так. Наша армия уже стояла под Берлином, и вся страна ждала, что вот-вот кончится война. Поэтому на ночь не выключали радио. И вот ночью с 8-го на 9-е мая в 4 часа утра раздался ликующий голос Левитана: «Говорит Москва!..» Мы все вскочили с кроватей и услышали долгожданное слово «ПОБЕДА!!!». Что тут началось в нашей 8-комнатной коммуналке! Взрослые, не одеваясь, в ночных рубашках и халатах выскочили в общий коридор: целовались, обнимались, радостно кричали и пели. Мы - дети - сначала прыгали на кровати и кричали: «Ура! Теперь опять будут продавать “петушки”!», а потом катались по коридору на 3-колесном велосипеде. После завтрака был порыв - ехать на Красную площадь. Метро забито битком, передвигались куриными шагами, меня как самую маленькую несли на руках. Ликование на Красной площади продолжалось до вечера - совершенно незнакомые люди обнимались, целовались, угощали друг друга. Салют покрыл все небо, орудия стояли на крышах окружающих домов. Возвращались домой ночью. Помню, как вокруг парили самолеты и из них вылетали разноцветные букеты фейерверков. Я, наверное, впервые узнала, что такой счастье. Летом 1945 г. мы окончательно вернулись в Петрозаводск. Сначала нас приютили родственники, затем мы жили в «дошкольном» педучилище - двухэтажном деревянном доме в Студенческом переулке, где помещались учебные классы, студенческое общежитие и комнаты для нескольких педагогов. В 1949 г. мы переехали в отдельную однокомнатную квартиру на проспекте Урицкого (теперь пр. Александра Невского). Этот дом, как и многие другие, был построен пленными немцами. В Петрозаводске был лагерь военнопленных в конце ул. «Правды», слева. Первомайский проспект, до того как его некоторое время назад заасфальтировали, был вымощен плитками из карельского кварцита. Это тоже строили пленные. Так были обустроены дороги и площади в Германии. Некоторые из военнопленных свободно ходили по городу, заходили в квартиры и предлагали предметы собственного изготовления: шахматы, домашнюю утварь. У нас до сих пор сохранились два кухонных ножа с деревянными ручками. Однажды маму спросили: «А где у вас фрау?». Мама, молодая, симпатичная, образованная женщина, ответила: «Я фрау», на что собеседник сказал: «Фрау с хозяйственными сумками не ходят!». Из маминой семьи воевали трое - два брата, Евгений и Виктор, и племянник Константин Ногтев. Костю забрали на «действительную службу», как тогда называли, в сухопутные войска на 3 года. Перед демобилизацией началась Великая Отечественная воина. Часть находилась под Ленинградом, где он и погиб в самом начале войны. До сих пор считается без вести пропавшим. Мамины братья Виктор и Евгений вернулись с войны живыми, как поется в песне, «руки целы, ноги целы - что еще». Но, оказывается, в число жертв войны входят не только погибшие на поле боя, но и от последствий войны - ран и болезней... Но у нас была дружная семья. После войны мы особенно дорожили возможностью чаще видеться. Все праздники проводили вместе. Обязательно устраивали концерты - пели под гитару, читали стихи, особенно мы с сестренкой Надей. Я выросла в атмосфере любви. * Июль-август 2010 г. Датировано по времени публикации воспоминаний В.А. Жуковой. Источник: Север. 2010. № 7-6. (2015) Эвакуированная Карелия: Жители республики об эвакуации в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 - Стр.92-98