Олави К. Венесоя — Штурм Кархумаки (Медвежьегорска).

Финны

Дата: 15 января 1964 г. Страна: ФинляндияПериод: Великая Отечественная война (1941-1944) В бурном водовороте многолетней войны было множество эпизодов, когда душа пыталась покинуть своё земное тело, но канун Дня независимости — 5.12.41, при штурме Кархумаки, стал для меня таким переживанием, которое никогда не исчезнет из памяти. Врач госпиталя Марии также отметил, что при моем выживании счет шёл на доли миллиметра. Я как раз успел вернуться в своё подразделение JP 1 после ранения, полученного при взятии города Аанислинна, когда штурм Кархумаки стал «темой дня». Наш батальон на велосипедах, в трескучий мороз, проехал более 110 км в западные районы Кархумаки. Пехота упорно пыталась прорвать вражеские позиции, но те выдержали и вселили в уставших солдат уверенность: «Хоть бы и два Лагуса пришли — всё равно русские удержат свои линии, даже егеря только хлеб едят». Появление собственных танков на сцене стало тем «лекарством», которое вызвало улыбки на лицах солдат, стоящих у обочины дороги — особенно потому, что среди техники были и самые тяжёлые машины, которые в среде танкистов называли «почтовыми поездами». Ночь с 5 декабря прошла в палатках, и никто особо не стремился высунуть нос наружу, так как тридцатиградусный мороз и звёздное небо предвещали тяжёлый завтрашний день. Было известно, что где-то завтра снова «проверят кровь егерей», так что отдых был очень кстати. Прорвёмся ли мы в Кархумаки, или сопротивление окажется слишком сильным — для егерей это было бы беспрецедентно? Об этом особо не говорили, но и не могли полностью обойти молчанием. Как только в палатке наступила тишина, и из каждого угла раздалось сопение спящих — только силуэт дежурного по печке выделялся в тусклом свете — снаружи послышались быстрые шаги. От входа донёсся вопрос: «Где командир взвода?» — «Здесь», — ответил я, поднимаясь. Посыльный передал мне записку и поспешил в следующую палатку — всех командиров взводов вызывали на совещание к командиру 1-й роты, лейтенанту Ринтала. В назначенное время все были на месте. Нам сообщили подробности завтрашнего наступления: усиленный 1-й егерский полк начнёт наступление на Кархумаки утром в 7:00. Основной удар в направлении главной дороги наносит JP 3, головная рота — 1-я. На переднем крае справа от дороги — 1-й взвод (Инкинен), слева — наш 2-й взвод. Цель — под покровом темноты подойти как можно ближе к противнику, поэтому артиллерийская поддержка в начальной фазе атаки не предусматривалась. Получив приказы и информацию, командиры вернулись в свои палатки. Я не посчитал нужным будить сладко спящих егерей — за подъем отвечал фельдфебель. После подъема утренние действия шли по привычному порядку — умывание, проверка снаряжения и прочее, так что вовремя оказались готовы выдвинуться на рубеж атаки. Велосипеды оставили за мостом через Кумсанйоки — было ясно, что наступление на укрепления не будет происходить «на колёсах». Наша рота в положенное время заняла позиции в готовности ждать часа «Х». Через темноту было сложно что-либо разглядеть в переднем секторе. Всё казалось пугающе открытым, хотя отдельные бугры всё же давали некоторое укрытие. Вражеские позиции располагались значительно выше, так что днём им будет легко «положить» идущих по пояс в снегу егерей. Несколько минут до часа «Х» были особенно мучительными. Мы уже пару месяцев не участвовали в боевых действиях, и это тоже накладывало отпечаток — лица напряжены, настроение нервное. После штурма Аанислинны я потерял иллюзии — понимал, что и в меня может попасть. Все знали: пока позиции врага не будут прорваны, численность в роте явно сократится. Но кому именно «прозвонят колокола» — это определит оружие, не догадки. Чтобы занять себя, я подошёл к другу и сильному бойцу — командиру 1-го взвода, фендриху Эйно Инкинену. Он прошёл всю Зимнюю войну, побывал на Восточном фронте в Германии, а теперь снова сражался в составе 1-й роты. В июне 1944 года, под Кютерселькя, почти у родной деревни Кивеннапа, он погиб. Тогда я встретил его прямо перед его последним боем — у него всё ухо было в крови. «Не пора ли тебе к медикам?» — спросил я. «Не до того, — ответил он, — сейчас дерёмся у родного дома, и дерёмся чёрт побери как!» Прямое попадание снаряда утихомирило и его буйный нрав. Инкинен считал задачу непростой, но сказал: «Ничего, прорвёмся, если вдавить ложку до дна». Час «Х» приближался, мы пожали друг другу руки — на случай, если прощаемся надолго. Ровно в 7:00 началась атака. Это сразу сняло напряжение. Егери рванули вперёд, готовы к самому жестокому бою — где пощады не ждут и не дают. Мы наткнулись на проволочные заграждения, заминированные врагом с известным умением. Но нужно было идти быстро, времени осматривать каждый метр не было. Несмотря на осторожность, раздался взрыв — и крик: «Помогите, помогите!» Санитары сразу бросились в дело. Появились новые взрывы и стоны. Санитары получили «полную занятость». Одного егеря уже волокли назад — окровавленная повязка на ноге говорила сама за себя. — Сильно? — спросил я у санитара. — Ниже щиколотки всё — в мясо. Но где же танки, обещанные «почтовые поезда»? Враг уже проснулся — мины взрывались, пули свистели. Хотелось, чтобы в эту гору пошли танки, тогда, может, всё обойдётся. Светало. Вражеские позиции на вершине уже были видны. — Да мы тут как на ладони! — воскликнул кто-то. И правда — не до шуток. Возможно, танки разбирали мины и подавляли бункеры на дороге. Раз сильного огня впереди не наблюдалось, мы продолжили продвижение. Каждый момент ждали, что враг «завоет изо всех сил». Стреляли и сейчас, но меньше, чем ожидалось. Всё ближе и ближе — и вот мы уже почти у позиции. Видим, как русские бегают по вершине. Поддадим им ходу! Пусть бегут — это ведь не их обычай. Обычно они цепкие, дерутся до последнего. Мы уже так близко, что наблюдение становится слишком опасным. — Где же эти танки? — кричит кто-то. — Ну что, пошли?! Не сахар тут, знаешь ли. — Всё в порядке? — Всё. Никто ничего не говорит, все смотрят вперёд, палец на спуске. — Вперёд! В атаку! Этого приказа хватило. Зрелые, вооружённые бойцы двинулись вперёд, как «гособвинитель». Кто-то упал — то ли споткнулся, то ли подстрелен — но никто не задержался. Мы ворвались в первые ячейки у дороги. Пусто. Ручные пулемёты, оружие валяются, но стреляных гильз почти нет. Мороз, видимо, вывел из строя оружие врага. Мы повернули влево, где встречали сильнее сопротивление. Гранаты очистили одну ячейку за другой, автоматы «скосили» остатки. Егери вновь обрели уверенность. Были и потери — это только усилило решимость. Прорыв через глубокий снег и лютый мороз вызвал у бойцов тяжёлое дыхание. Все парили, как в парной — никто не чувствовал холода. Теперь можно было перевести дух. Казалось, что воздух закончился, силы покидали нас на подъёме. Вражеские позиции были пробиты танками. Слева мы видели, как враг отходит. Это удивляло — укрепления у них отличные. В десяти метрах — ячейка. Мы думали, она «зачищена». Но — из неё выглядывает фуражка. Дуло карабина торчит в небо. Осторожно, там кто-то есть! Я закричал: «Внимание!» — фуражка скрылась. Я закричал пару раз: «Сдавайся!» — без ответа. Я быстро достал лимонку, выдернул чеку и повернулся к пню, чтобы ударить... И тогда это произошло. Словно молотом по шее. Потемнело в глазах. Я попытался встать, но был слишком тяжёл. Руки дрожали, подломились. Я рухнул в снег. Где-то рядом — длинные очереди автоматов, но мне уже было всё равно. Я чувствовал, как рубашка наполняется кровью. Всё... это конец? — Передайте привет... — пробормотал я, в тумане. Постепенно сознание вернулось. Медик и мои парни возились надо мной. Я встал на колени — болело плечо, кружилась голова. Голоса казались далекими. Я не мог повернуть голову — в шее и плечах, видимо, было что-то серьёзное. Спросить, насколько серьёзно, было страшно. — Это была разрывная? — спросил я медика. — Нет, но если бы была — и перевязывать бы нечего. Он дал мне таблетку. — Всё в порядке, — сказал он. — Пуля прошла сквозь шею. Кости целы. На выходе, правда, рвано. — Другому повезло меньше, — добавил он. Я встал — ноги не держали. Я вспомнил о гранате, которая была в руке. Где она? Парни сказали — нашли. А если бы я успел ударить, но не бросить? Постепенно мне стало лучше. Пришёл командир роты, я доложил ему. Пожелал всем удачи. Я знал, что дойду до пункта сам. Бункеры были зачищены. На дороге я встретил бойцов 1-го взвода. Танки грохотали вперёд. — Так и вышло! — крикнул я Инкинену. Он выругался из-за моего невезения и пошёл дальше — злющий. Меня отвезли в медсанбат, потом в госпиталь. Там — ужас: зал полный раненых, одних вносили, других выносили уже «холодными». Среди них — кто-то с пробитой грудью, хрипящий, медсестра стирала кровь с губ. Даже самые суровые отворачивались. Принесли ефрейтора с оторванной ногой. Он молча стиснул зубы, побелевшие руки сжимали носилки. Не издал ни звука. Моя боль казалась ничтожной. Наконец, и меня отвели к врачу. Медсестра сняла повязку. Шею зафиксировали. Я стал «носильным» пациентом. Это было правильно — потому что поездка на машине по убитым дорогам, даже лёжа, не была безболезненной. Но боль была ничто по сравнению с тем, что испытывали тяжелораненые. Некоторые не выдержали дороги. Медсестру позвали вперёд — там артиллерист, всё время стонущий, стал подозрительно тих. Я не видел, но услышал: «Его страдания окончены». Я вздохнул. Что ещё можно было сделать? В Суоярви нас пересадили на санитарный поезд. Там стало лучше. А когда на вокзале в Хельсинки лоты принесли горячий сок — тогда и шейные боли уже можно было вынести с достоинством «героя». Позиции врага были прорваны в направлении шоссе на Кархумаки — неожиданно легко. Егери и танки ринулись дальше. В 10:00 бой бушевал уже в самом Кархумаки. На следующий день — взяли Повенец. Линия стабилизировалась там, хотя удерживать её было непросто. Там я снова встретил своё подразделение в январе. Знакомых лиц стало заметно меньше, но те, кто остался — были решительными и крепкими, готовыми выдержать всё. Источник: "Kansa Taisteli" №1. 15.01.1964 год.