Козыревская (Колобова) Надежда Павловна — Нас спасла мама.

Гражданские

Страна: Россия, КарелияПериод: Великая Отечественная война (1941-1944) Я родилась в деревне Пидьме Подпорожского района Ленинградской области в 1935 году. Отец работал лесником, мама была домохозяйкой. В марте 1941 года отца забрали на военные сборы. Мама ждала в это время шестого ребенка. 21 июня она родила девочку, назвали ее Галей. А на следующий день началась война. Папа так и не вернулся домой. С первых дней войны начались бомбежки. С нами оставались дедушка с бабушкой. Маме с шестью детьми без них невозможно было справиться. Самому старшему было 10 лет. Несколько семей ушли в лес, в том числе и наша. За продуктами мы ходили в деревню, но там хозяйничали бывшие заключенные, которых выпустили из тюрьмы. Финны наступали. Когда осенью стало холодно, пришлось вернуться в деревню. А там уже были финны. Выбрали старосту, бывшего директора школы, пожилого человека. Финны приказали нам собираться и ехать на станцию Токари. На подводу нагрузили муку, одежду, посадили маленьких детей и поехали. Добрались до станции. Маленькая Галя, которой было всего 5 месяцев, умерла в первую же ночь. Через несколько дней нас посадили в товарные вагоны и повезли в Петрозаводск. Из вещей разрешили взять только один узелок с одеялом и двумя подушками. Этот узелок я помню до сих пор. Сколько дней нас везли, не помню. Попали мы в 5-й лагерь, в бараки с длинными, темными, холодными коридорами. В комнатах жило по 10–15 человек. Окна были так низко расположены от земли, что в них никогда не попадало солнце. Так началась наша лагерная жизнь. Из еды давали нам на неделю: большую кружку ржаной муки — на взрослого человека и маленькую — на ребенка и кипяток с сахарином. Барак был окружен проволокой и вышками с часовыми. На воротах надпись: «Кто уйдет с территории лагеря — расстрел». Что и происходило потом. Родителей под конвоем водили на работу на озеро — вытаскивать из воды бревна и заготавливать дрова. Нормы были непосильными, но того, кто их не выполнял, ждала порка. Дети оставались в бараках одни без присмотра. От такой жизни пошли болезни. Первым заболел брат Шура, он умер от водянки. Помню, как зимой мама принесла его домой в одеяле, положила посреди комнаты и начала плакать, причитать. Потом мама отнесла брата в сарай, где покойники лежали как дрова. Когда сарай наполнялся трупами, их отвозили в Пески, бросали в общую могилу без гробов. Затем от голода умер дедушка. Детских голосов в коридоре барака не было слышно. Дети сидели как замороженные. Мы не плакали, есть не просили, понимали, что дать нам нечего. Не учились, не играли (игрушек не было). Каково было нашей маме смотреть в наши глаза? Издевательства над пленными были, и я их помню. Каждые 10 дней всю нашу одежду прожаривали, а нас водили в баню. В бане вместе мылись все: старики, дети, мужчины и женщины. Перед мытьем женщин ставили на скамейку и выбривали волосы. У тети Пани Ермолаевой была очень длинная и толстая коса. Косу финны отрезали. Тетя Паня не выдержала позора и выбежала из бани голая. Она бегала по снегу босиком, но ее поймали и выпороли. Она долго болела. Каждый вечер проверяли наличие людей в бараках. Если кого-то не было, весь барак лишали пайка на неделю. Один мальчик ушел за проволоку, и все жители его барака, доведенные до отчаяния, ворвались в комнату, где проживала его семья. Сорвали настил с плиты. Внутри стоял чугунок с картофельными очистками. Голодные люди стали хватать эти очистки. А мальчика выпороли. Его крики были слышны долго. Помню, как люди грудью падали на мерзлые капустные листья, которые зимой бросали за колючую проволоку вилами. У маминой сестры от голода и водянки умерли двое детей. Мама сломала руку, и ее вместе с нами, детьми, как нетрудоспособную, направили в деревню Святнаволок Петровского района. Там нас, несколько семей, поместили в один дом. Мама должна была одной рукой убирать дом. Выносить из дома все шмотки, вытряхивать их, мыть полы и смотреть за детьми. Если надзиратель увидит где-то пыль или грязь, плетки не миновать. Мама очень этого боялась. Когда рука поправилась, мама стала работать в поле, ухаживать за капустой. Кроме зеленых листьев, брать ничего не разрешали. Однажды в лагерь приехал сам Маннергейм. Очень высокий, худощавый, с черной повязкой на глазу, с тросточкой в руке. Это было в 7-м лагере. Меня и брата крестил финский священник и дал нам новые имена. Но мы по-прежнему называли друг друга своими именами. В июне 1944 года наши войска стали освобождать Карелию. А перед этим наши надзиратели объявили: кто хочет, может уезжать в Финляндию. Были и такие, кто ушел вместе с финнами. Тетя Галя Галкина, которая жила в нашей комнате, встретила своего мужа, когда пришли наши войска. Мы так плакали, как будто родных встретили. Солдаты увидели голодных, изможденных людей, рахитичных детей, развернули полевую кухню и две недели нас кормили. В оставленные дома стали возвращаться бывшие хозяева, они к нам хорошо отнеслись. Взрослые, в том числе и наша мама, пешком пошли за 100 километров в Спасскую Губу — за документами, чтобы уехать на Родину. Потом нам выделили машину, дали немного хлеба на дорогу и отправили по домам. Нас довезли до Подпорожья, оставили на речном вокзале. Мы не знали, сохранился ли наш дом, поэтому сразу в деревню не поехали. Мама оставила нас на вокзале, а сама пошла пешком в родную деревню за 70 километров, чтобы узнать, цел ли дом. Дом был цел, но в деревне ей вручили «похоронку» на папу. Она вернулась обратно за нами вся в слезах. Пошли мы пешком в родную деревню... ...Я окончила зооветеринарный техникум, потом — Пушкинский сельскохозяйственный институт. Трудилась на станции искусственного осеменения. Наш Сортавальский район занимал первое место в Карелии по количеству новорожденных телят. 40 лет работала в сельском хозяйстве, получила звание «Ветеран труда», награждена почетными грамотами республики, союзного министерства. Меня избрали председателем Сортавальской местной общественной организации пенсионеров — малолетних узников фашистских концлагерей. Источник: (2023) Мы ещё живы - Стр.68-71