Из записки командующего корпусом северо-западной армии Юденича Бориса Арсентьева о его беседе с Маннергеймом.
Бюллетени, Записки, Меморандумы
Дата: 31 мая 1919 г. Страна: РСФСРПериод: Гражданская война и интервенция (1918-1922) 8 сего мая я был принят главою финляндского государства генералом бароном Маннергеймом. Пользуясь давним и довольно близким моим знакомством с ним, я совершенно откровенно, в дружеской частной беседе, задал ему вопрос, насколько справедливы слухи о возможности совместного русско-финского наступления на Петроград. Сущность ответа, который дал мне барон Маннергейм, сводится к следующему. Да, такое наступление вполне возможно. Он, барон Маннергейм, хотел бы содействовать нанесению решительного удара господству большевиков России. Но для того, чтобы русско-финский поход мог осуществиться — необходимо, чтобы какая-нибудь авторитетная русская власть признала независимость Финляндии, а также, чтобы финскому народу было обещано нечто такое, что могло бы дать ему необходимое воинственное одушевление, необходимый патриотический порыв, ибо нельзя ожидать, чтобы он ринулся в бой «из-за красивых глаз» России, с которой у Финляндии в прошлом было столько тягостных трений. Далее, барон Маннергейм заявил мне, что наступление на Петроград он мыслит только, как совместное дружеское действие сил финляндских и русских. После перехода русско-финской границы, гражданское управление оккупированной русской территорией, а также и Петроградом, было бы, конечно, предоставлено русскому генералу, которому предстояло бы также и принять командование над всеми Красными русскими воинскими частями, которые неизбежно, в случае русско-финского наступления, стали бы переходить на сторону победителей. Затем, барон Маннергейм выразил крайнее сожаление, что самый благоприятный момент для наступления безвозвратно упущен: если бы соглашение относительно русско-финского наступления последовало еще несколько месяцев тому назад, зимой, то у него была бы возможность, на санях и на лыжах, перебросить на фронт артиллерию с такой быстротой, которой теперь уже достигнуть нельзя; к тому же, тогда большевистский флот был затерт льдами, теперь же, как бы ни был этот флот слаб, он все же может оказать известное сопротивление и затормозить развитие операций. Но несмотря на это и ныне, — закончил барон Маннергейм, — я продолжаю быть, сторонником русско-финского наступления на Петроград, но лишь при соблюдении с русской стороны указанных мною двух условий. Боюсь только, как бы момент опять не был вами упущен. Первое обращение, первый шаг, должен быть сделан русскими. Парижское политическое совещание* не только его не дает, а, говорят, намерено даже протестовать против признания финляндской независимости державами-победительницами, что в результате может только усилить недоверие финляндцев к русским. Заключив из вышеприведенной беседы моей с бароном Маннергеймом, при которой присутствовал генерал князь С. К. Белосельский-Белозерский, что, несмотря на все препятствия и затруднения, существует все же возможность достигнуть дружеского соглашения относительно безотлагательного совместного русско-финского наступления на Петроград, что означало бы нанесение решающего удара в самое сердце большевистской гидры и спасение миллионов наших братьев и сестер от всех ужасов голода и красного террора, — я поспешил выехать в Стокгольм для свидания с посланником нашим и членом парижского совещания Гулькевичем **, в надежде через его посредство достигнуть желательных результатов. Выслушав сообщение мое о беседе моей с бароном Маннергеймом, г-н Гулькевич заявил мне, что только хозяин земли русской, т. е. будущее учредительное собрание или земский собор, — может решить вопрос такой первостепенной государственной важности, каким является признание независимости Финляндии, и что поэтому парижское совещание не только не считает себя правомочным в решении этого вопроса, но даже (г-н Гулькевич показал мне телеграмму С. Д. Сазонова) протестует против признания финляндской независимости Англией и Сев. Амер. Штатами. Однако, добавил г-н Гулькевич, представлялось бы, может быть, возможным найти выход из положения. Может быть, барон Маннергейм удовлетворился бы заявлением, что парижское совещание, не считая себя правомочным решить вопрос по существу, тем не менее не намерено посягать на независимость Финляндии. Если бы барон Маннергейм изъявил готовность начать вести с парижским совещанием переговоры в этом духе, то он мог бы дать соответственные поручения финляндскому посланнику в Париже. В этом смысле г-н Гулькевич просил меня еще раз поговорить с бароном Маннергеймом, допуская при этом также и возможность того, что появление мое у него в качестве лица хотя бы и частного, но все же имеющего к нему некоторое поручение от члена парижского совещания, будет принято главою финляндского государства, как тот первый шаг с русской стороны, на котором он настаивает. 20 мая я вновь был у барона Маннергейма и сообщил ему содержание беседы моей с г-ном Гулькевич. Барон Маннергейм заявил мне в ответ, что он продолжает стоять на прежней точке зрения, которую он имел уже случай мне изложить; что открытое прямое провозглашение принципа независимости Финляндии, — независимости, ныне уже обеспеченной признанием держав-победительниц, какой-нибудь авторитетной русской властью является той..., без которой не может быть и речи не только о совместном русско-финском наступлении на Петроград, но и вообще о доверчивом отношении финнов к русским; что поручить вести какие-нибудь переговоры с парижским совещанием финляндскому посланнику в Париже барон Маннергейм не может, так как, хотя конституция и предоставляет ему, как глазе государства, право вести дипломатические переговоры, но что по соображениям тактическим и иным, он от этого принципиально воздерживается; что, тем не менее, такие переговоры между Политическим совещанием и финляндским посланником он считал бы не только возможными, но и весьма желательными, однако, начаться они могли бы только в том случае, если Политическое совещание проявило бы необходимую гибкость (на этом барон Маннергейм особенно настаивал, под гибкостью разумея, очевидно, первый шаг); наконец, что путем этих ли переговоров, или других, необходимо было бы условиться относительно тех территориальных компенсаций, которые были бы даны финнам за их совместное с русскими наступление на Петроград. На мой вопрос, какие именно компенсации он имеет в виду, барон Маннергейм мне ответил, что во всяком случае о Мурманской железной дороге не заходит и речи, ибо Финляндия отнюдь не намерена посягать на великодержавные права будущей России на Севере; то, что Финляндия хотела бы получить — лежит на Запад от этой дороги. Более определенно барон Маннергейм в беседе со мной не высказался, но я имею основание полагать, что Финляндия хотела бы приобрести или порт в Ледовитом океане, вероятно Печенегу, или лютеранские приходы нашей Карелии***, или то и другое вместе. Вернувшись в Стокгольм, я рассказал К. Н. Гулькевич все подробности только что приведенной второй моей беседы с бароном Маннергеймом. Пожалев о том, что главой финляндского государства не было проявлено больше уступчивости, господин Гулькевич высказал, что при таких условиях остается только ожидать взятия Петрограда адмиралом Колчаком, которое рано или поздно, конечно, последует. В заключение, считаю долгом сообщить нижеследующие личные мои впечатления, вынесенные из двух разговоров моих с генералом бароном Маннергеймом. Барон Маннергейм хочет, чтобы совместное русско-финское наступление состоялось. Он теперь уже — финляндский национальный герой. Но это его не удовлетворяет. Он хотел бы сыграть большую историческую роль и в России, в которой он прослужил 30 лет и с которой его связывает тысяча нитей. Финляндское правительство в своем целом к выступлению не стремится, но в конечном итоге решающий голос принадлежит не ему, а Маннергейму, за которым стоит белая гвардия, собравшая в своих рядах все, что есть в Финляндии крепкого и патриотически настроенного. С ней, с ее желаниями, с ее настроениями Маннергейму приходится считаться в первую очередь. Условия, которые он ставит — это ее условия. Если они будут приняты, он объявит поход на Петроград и белая гвардия пойдет за ним. Финляндское же правительство противодействовать не будет. Борис Арсентьев * Политическое совещание в Париже (февраль-март 1919 г.) образовано из белоэмигрантов. Возглавлялось князем Львовым, Сазоновым, Маклаковым, Чайковским. ** Гулькевич - агент «правительства» Колчака в Стокгольме. *** Заявление Арсентьева не соответствует действительности т.к. лютеранских приходов в Карелии не было. Источник: «Красный архив», т. I (93), стр. 59-61 (1944) Разгром белофинских интервентов в Карелии в 1918-1922 гг. - Стр.33-38
34
Добавить комментарий