Записки Г.И. Григорова — Оккупация Карелии.

Гражданские

Дата: 10 июля 1944 г. Страна: СССР, Карелия Финляндия перед лицом мира пытается разыграть роль невинного агнца и всюду вопит о своих миролюбивых целях в прошлых и современной войне против России. Вместе с тем фашистские теоретики Финляндии создают весьма сложную концепцию захвата всей северной части России, включая Кольский полуостров, Белое море, Северную Двину, Печерский бассейн, Северный Урал (Смотри книгу Якола «Восточный вопрос Финляндии»). Эта империалистическая политика Таннер-Маннергеймовской Финляндии не многим отличается от политики фашизма гитлеровского типа. Если гитлеровская банда свою звериную ненависть к русскому (и другим народам) обосновывает с точки зрения расовой теории, то финские теоретики свои «права» обосновывают географическим положением и историческим ходом расселения финских племен. Во всех книгах по социологии, по истории и политике последних 25 лет красной нитью проходит идея разгрома России и захвата Финляндией ее севера. Вот перед нами книга под названием «Современная Финляндия», на первой же странице читаем: «Государственное объединение Финляндии и Швеции начинается совместной нашей борьбой против русских». Дальше рассказывается, как в 1600 году финны совместно со шведами захватили важнейшие пункты финского залива и Новгород. На мирной конференции в Столбове в 1617 году было решено, по мнению финских историков, Северные области Ладоги присоединить к Финляндии, и только с основания Петербурга в 1703 году и мирного договора в Новгороде в 1721 году шведы вынуждены были уступить русским город Выборг (Виипури) и Ладогу. Финская пропаганда совершенно скрывает от своего народа ту истину, что Финляндия получила свою свободу благодаря Октябрьской Революции. И теперь за эту дарованную ей свободу она платит русскому народу черной неблагодарностью. Более того во всех университетах, в школах, в газетах и журналах ведется бешенная пропаганда против русских. И очень любопытно, что финны в расовом отношении ставят себя выше всех в Европе. Автор выше названной книги «Современная Финляндия» говорит: «В расовом отношении народ Финляндии более однотипен, чем где бы то нибыло в других странах Европы». Этими расовыми особенностями, по мнению автора, являются – светлые волосы и голубые или серые глаза. Так как финские фашисты при выше всего ставят свою расу, то по существу они отрицают значение всей совокупной человеческой культуры в прошлом и настоящем. Поэт Рунеберг выше Пушкина и Гете, Алексис Киви выше Мольгера и Гоголя, Карельский поэт Калевала Гениальнее Гомера и Руставелли. Художники Альберт Эдельфельт Даровитее Репина и Айвазовского. Неудивительно, что такая шовинистическая точка зрения на культурной ценности превратили финского интеллигента в ограниченного филистера, напоминающего нашего русского митрофанушку. К чему же такой шовинизм ведет в области политики мы расскажем на примерах оккупации Карелии финскими захватчиками. (Л.2) Вот эти факты: Я попал в плен в 6 километрах от Паданы – центра Сегозерского района. Население Паданы преимущественно карельское, узнало об окружении за два часа до приходов финнов. Маленький катер отправлявшийся на Великую губу, мгновенно наполнился детьми, женщинами, стариками, убегавшими от финских палачей. Финны успели подойти к берегу Сегозеро и открыли стрельбу по катеру из пулеметов и автоматов. Смертельный крик о помощи разнесся по водной пустыне, женщины и дети бросались в озеро и тут же тонули. Финны продолжали стрелять из автоматов по плавающим старцам и женщинам с яростью людоедов. Я, больной, еле переводя дыхание, бросился в лес. Вместе со студентом Горьковского пединститута, секретарем комсомольской ячейки строительного участка Князевым, мы бросились на дорогу, которая вела на Великую губу, но отойдя 6 километров натолкнулись на передовые отряды финской армии, которые нас взяли в плен. В короткий срок маленький сарайчик грязный, зловонный, наполнился умирающими и стонущими женщинами, детьми и стариками. Привели и бригады расстрелянного катера, их лица были изрезаны финскими ножами, руки красные от ожогов, глаза провалились. Раненая в ногу русская девушка стонала, так как в тесном сарайчике не могла растянуться и никто не мог оказать ей помощь. Финны же, как орды дикарей злорадно издевались над всем, постоянно повторяя: «Сотона, пергале русь». Так мы промучились до утра. Рано утром нас посадили в грузовую машину и отправили в военный лагерь, находящийся в 6 километрах от Суоярви. Это несмотря на то, что мы все были невоеннообязанными и не имели при себе никакого оружия. Но здесь, в лагере военнопленных мы сразу окунулись в такую атмосферу дикости и варварства, перед которой все факты средневековья кажутся идилией. Как только мы сошли с грузовика на нас набросились финские солдаты с палками и били куда попало: по голове, по глазам, по ногам. После такой встрепки начали шарить по корманам и отбирать ножи, часы, табакерки, курительные трубки, папиросы и носовые платки. Снимали пальто, шубки, шапки с головы, брюки и рубашки. Когда все были избиты, раздеты, ограблены явился с палкой финский лейтенант и что то скомандовал нам на финском языке, мы ничего не понимали, стояли в равном белье, испуганные прижавшись друг к другу и смотрели этому лейтенанту в глаза, ища сочувствия у этого интеллигента. Но внезапно у него налились кровью глазу и над нашими головами начала свистеть резиновая нагайка и дикая орда финнов нас начала теснить к маленькому сарайчику. Сарай был расчитан не больше, как на 25 – 30 человек, но до нас там было уже 285 человек, а с нами больше 350 человек. Теснота была невообразимая. Люди стояли большей частью на ногах, нос к носу и дышали друг другу в рот. Многие от бессонных ночей всей тяжестью своего тела опускались вниз и засыпали между ног своих товарищей. Трудно было дышать, так весь сарай был наполнен мочевыми выделениями и экскрементами, ибо те пленные, которые были оттиснуты к краям, не всегда имели возможность выбраться к выходу, чтобы справить свои естественные потребности.. Так я провел свою первую ночь в лагере военнопленных. В 6 часов утра явился лейтенант – начальник лагеря. В руках он держал толстую березовую палку. Он крикнул, что бы все лагерники выходили из сарая во двор. Все сразу бросились к дверям и естественно, что у дверей образовалась пробка. Тогда лейтенант левой рукой хватал пленных за грудь, а правой, в которой была березовая палка, наносил удары всем поочередно либо по голове, либо по лицу, либо другому месту. Такой метод воспитания русские пленные прозвали «березовая каша». Когда все вышли во двор лагеря, началась дикая муштра. Всех расставили по двое и заставили бежать около часа. Вокруг двора. Больные люди, слабы сердцем не выдерживали этого бешенного бега и падали на землю. Я также упал, ко мне подбежал лейтенант и нанес удар в спину сапогом. (Л.3) Я застонал, и как то невольно, в силу какого то инстинкта самосохранения произнес по немецки: (господин лейтенант, я очень болен). Оказывается, как я в последствии узнал, этот лейтенант прослушал курс военных наук в Германии (в Германии для финских офицеров устраивались различные кроткосрочные курсы, где главным образом из воспитывали в духе расовой ненависти). Услышав немецкую речь, этот бешеный конь, что то пробормотал, фыркнул носом и спросил меня на ломоном немецком языке: (ты немец), на что я ответил: (нет, я русский профессор). На свирепом красном лице и в светло серых, мутных глазах можно было прочесть нечто вроде смущения. У финнов в лагерях – военных и гражданских, всегда был свой «актив». Это были либо уголовные элементы, либо проститутки из пленных. Эти опустившиеся, деклассированные элементы в лагерях представляли собой то «сословие», на которые финны опирались для вытравливания большевистского, коммунистического духа.. Основные задачи этих мородеров были следующие: 1. Грабить лагерное население. 2. Варить для финнов самогон и пиво из жалких хлебных и сахарных норм пленных. 3. Вытравливать правильный дух. 4. Доставлять девушек и женщин. 5. Служить верой и правдой финской полиции. Этот актив, представляющий осколок известных черносотенцев, вел интенсивную пропаганду против евреев, при чем еврейское происхождение устанавливалось по длинному носу, по черным волосам, по акценту и другим сомнительным расовым признакам. Так однажды, привели в лагерь группу младших лейтенантов, попавших в плен. Некоторые из них очень быстро влились в «актив». Но один из лейтенантов заявил, что он пленный и хочет быть на положении всех пленных. Немедленно его зачислили в евреи, избили до крови и грозили убить. За время моего месячного пребывания в лагере военнопленных было около 10 расстрелов, 2 случая произошли на наших глазах, при следующем обстоятельствах. Была выстроенна очередь за получением каши (финская пура). Всех расставляли по двое, и задняя пара должна была смотреть передним в затылок. Один из пленных забыв предосторожность оглянулся на зад, и в тоже мгновение раздается выстрел и пленный оказывается убитым наповал, так как разрывная пуля попала в ухо и раздробила ему череп. Другой был убит только за то, что болел почками и не мог дойти до уборной, пуля его застигла в тот момент, когда он пытался, не доходя до уборной, опорознить свой мочевой пузырь. За особый праздник считался тот случай, когда помещики приезжали в лагерь набирать себе рабочих для своих личных хозяйств. При этом дело обставлялось точно так, как на невольничных рынках рабских времен. Группа помещиков прощупывали глазами пленных и выбирали себе наиболее рослых, физически крепких и способных к труду.. Но лагерь военнопленных считался таким адом, что всякий лагерник охотно уходил в рабство к частнику. Этот же принцып набора рабочей силы был наиболее типичным для лагерей гражданских, правда с одним весьма существенным дополнением: в гражданских лагерях (о чем будет рассказано ниже) еще набирали рабынь, которые одновременно должны были быть рабочей силой и машиной плотских удовольствий офицеров, сержантов и капралов. Нас, как гражданских пленных после месяца исключительных мучений, отправили в гражданский лагерь «Святнаволок», в 60 километров от Медвежегорска. Сюда сводили преимущественно тех, кто попал в плен в Сегозерском, Кондопожском, Великогубском, Медвежегорском и других смежных районах. (Л.4). Особенностью этого лагеря заключалась в том, что здесь скопилось большое количество детей, женщин и стариков. Паек из тухлой конины и сухарей был настолько мал, что многие не выдерживали систематического недоедания (особенно дети и старики) и умирали.. Производство гробов стало важнейшей работой в этом лагере. Заболевания и смертность в «Свят-наволоке» приняли такой хронический характер, что финские военные врачи вынуждены были поставить перед правительством вопрос о создании лечебницы для русских, в противном случае целый ряд заразных болезней (особенно свирепствовала экзема) могли перекинуться на близ лежащие фронтовые части, и только в целях личного самосохранения в Святнаволок начали наезжать военные врачи и сестры, а больницы так и не создали. В Святнаволок свозили много русских пленных с отмороженными ногами и руками. По несколько суток эти больные стонали от боли, но никто не оказывал им помощи, так как врачи заезжали случайно, а финское начальство отказывалось предоставлять транспорт для перевоза больных в близь лежащие лазареты. Тех же больных, которых увозили в эти лазареты мы вовсе теряли из виду и больше никогда с ними не встречались. В лагерях в тихомолку говорили, что эти больные умирали в этих лазаретах медленной смертью. Правда очень скоро заправили (ы) в Святнаволок разнюхали, что я через врача Карго Марий попытался заявить протест по поводу издевательств над русским населением в лагерях. Мори уехал, а меня немедленно группой лагерников отправили на лесные и дорожные работы. Это был особенный лагерь, который носил название Пуганими, он располагался в лесу по дороге между Медвежегорском и Петрозаводском. До нас здесь работали военнопленные и к нашему приезду осталась небольшая группа, главным образом знавших карельский или финский язык. Свидетелем многих кровавых сцен был этот лагерь: здесь расстреливали, били сапогами, палками и прикладами за малейшие «провинности». Особенно зверским характером отличался технический руководитель – инженер, фамилию которого я забыл. Как только какой нибудь русский рабочий по состоянию своего здоровья не выполняет норму, этот инженер приводил его в лес, вручал лопату и говорил: «копай себе могилу». Когда могила выкапывалась, он спрашивал – «будешь давать норму», и когда замечал малейшее колебание в ответе, сейчас же извлекал револьвер и убивал больного, заставляя остальных пленных, присутствующих здесь зарывать его, часто еще полуживого. Эти факты рассказывал в этом лагере русский военнопленный инженер Рокунов А.М., проживавший до плена на станции Редкино Октябрьской железной дороги, Калининской области. Доктор Мои сообщил в Гельсингфорс о том, что Святнаволоке находится русский профессор, который используется на черных работах и над которым издеваются. Финский ученый исходя из своих «гуманных» убеждений решили вырвать меня из лагерей. За мной явился капрал и увез меня сначала в Петрозаводск, а потом в Гельсингфорс. Поместили меня в подвал геологической комиссии, где хранились различные образцы финляндских гранитов и других камней и заперли на замок. Дверь охранялась. В течении двух дней никто не приходил ко мне. Я был голоден, в рваных валенках и грязных заплатанных брюках. Я заявил капралу, что я голоден, тогда он меня под строгой охраной повел в один из ресторанов, где мне дали крохотную тарелку супа и 100 граммов хлеба. Еще через два дня за мной явился тот же самый капрал, который повел меня на 3-й этаж. Здесь в просторной, хорошо убранной комнате, сидело человек 10 геологов в военных мундирах. Самым низшим чинов (младший лейтенант) оказался среди них директор геологической комиссии – профессор Лайтакари. Говорили со мной на весьма плохом немецком языке. Предложили работу по геологии в Восточной Карелии. Я отказался, так как в Карелии никогда не жил и вовсе не знаком с геологией Карелии. (Л.5). Финские попы доказывали, что православие представляет собой остаток языческих религий. Теоретическая основа этого, миссонерстава является книга фашистского профессора Ялмари Якола «Восточные вопросы Финляндии», в которой говорится «в 14 и 15 веках русские захватили Соловецкие острова и навязали карелам восточные церкви, и с этого времени контраст между востоком и западом все больше и больше углублялся. (Стр. 23). Дальше автор говорит, что уже при Петре 1 крестьяне Карелии были весьма недовольны православной церковью, так как она, якобы, служила Петру для цели закрепощения крестьян восточной Карелии (стр.29). Был случай, когда на одном служении в провославной церкви присутствовало 12 католических священников. Гражданское население (русское) запирается в лагерях, а карелы, вепсы, ингерманландцы получают «свободу». И здесь с самого начала финские оккупанты столкнулись с неразрешимым противоречием, которое состояло в том, что большинство карелов убоявшись своих «освободителей» бежало внутрь страны, т.е. эвакуировалось, и таким образом финские оккупанты потеряли почву, на которую хотели опиреться в своей политике, направленной, главным образом, против русских. В самом городе Петрозаводске, вряд ли насчитывалось 200 семей кареллов и вепсов и ингерманландцев. Получился большой конфуз, пришли «спасители», а «спасаемые» удирали от них. Нужно было придумать выход из этого положения, и выход был найден. Из лагерей начинают выпускать русские семьи и навязывать им карельские паспорта (Ивановым, Колдуновым, Видюковым, Пеновановым). В районе, где разрешалось только селиться карелам, вепсам и ингерманландцем процесс окареливания еще более значителен. В деревни Карелии остались без людей, так как главная масса населения ушла вслед за Красной Армией. Для эксплоатации багатств Карелии (леса, слюда, мрамор, железа). В начале 1942 года начальник лагерей Ловелахти – бывший директор института физкультуры Финляндии, направляет финскому правительству доклад, в котором настаивает на роспуске гражданских лагерей, мотивируя свое предложение катострафическим положением с рабочей силой в карельской деревне, горнорудной промышленности, лесоразработках. Подневольный труд лагерников оказался весьма непроизводительным, так как всюду наблюдался прямой саботаж, ибо население голодом и террором было доведено до такого отчаяния, что перестало уже страшиться наказания. Смерть являлась избавлением от тяжелой рабской жизни в фашистском плену. Финские власти решили отпустить часть лагерников на волю, закрепив их за отдельными деревнями, учреждениями города, откуда они не имели права уезжать или самовольно переходить на другую работу. Это была настоящая система крепостного права. Деревни же оставались теми же лагерями, так как всюду охранялись усиленным военным конвоем и лагерный режим. В самом Петрозаводске полиция и городские патрули по два три раза в день посещали дома граждан под видом поисков финских солдат и русских партизан. Через некоторое время начальник лагерей Лавилахти был снят с работы, так как оккупанты опасались, как бы горстачка карелов не растворилась в массе русского населения, частично выпускаемого из лагерей. Новый начальник лагерей окружил оставшиеся лагерное население (около 12 тысяч) двойной колючей проволокой и усилил конвой, так как на горизонте к этому времени показался грозный призрак Красной Армии. (л. 6) С приближением Красной Армии финские оккупанты встали на путь возвращения городского русского населения города Петрозаводска обратно в лагеря. Полиция оцепила все кварталы, заходила в дома, захватывала всех мужчин от 15 до 60 лет и вела под конвоем в лагеря, где их окружала усиленная охрана финских солдат. С самого начала финские оккупанты ввели три категории продуктовых и вещевых карточек: финская, карельская и русская. Эти карточки отличались не только по цвету, но и по своему экономическому содержанию. Так финны получали сливки, ветчину, белую муку о чем карелы и их соплеменники даже мечтать не могли. Карелы получали дополнительно в сравнении с русскими муку, сахар, мясо, мыло. Русские получали мизерные нормы, которые стояли значительно ниже необходимого жизненного минимума. Русское население спасалось от голодной смерти покупкой продуктов и товаров по спекулятивным ценам у сержантов, капралов и офицеров финской армии расхищавших склады. Большое количество русских должны были стать на путь производства самогона и браги, чтобы как-то существовать, а за это финны готовы были продать отца, мать и родину свою. Таким образом существовали два рынка: законный рынок голода и истощения и подпольный за счет которого жило большинство населения. Совершенно ясно, что покупать продукты по спеулитивним ценам могла только ничтожная часть населения имеющая деньги. В городе Петрозаводске существовала частная акционерное общество под названием ВАКО. Это общество представляло собой группу спекулянтво, марадеров поставивших перед собой задачу выкачивания денежных знаков от населения оккупированной территории, пользуясь полным бесправием русского населения. Для отвода глаз ВАКО иногда выбрасывало немного картофеля, кислой капусты или рыбы. В эти «счастливые» дни голодные истощенные люди нетолько города, но и лагеря (которые находились на городских работах) валом валили к магазинам создавая огромные очереди. После часа торговли объявляли, что товар кончился и народ разгонялся полицией. Между товарным рынком и системой оплаты труда была полная согласованность. Мородеры и спекулянты ВАКО великолепно понимали и учитывали ситуацию. Общая сумма заработной платы русского населения (города и лагерей) была настолько мала, что товарные ценности находящиеся в распоряжениии финских органов не могли найти полного денежного выражения ( если не учесть всякие незаконные торговые операции). Это вовсе недоказывает избытка товаров на оккупированной территории, а показывает только тот факт, что деньгами располагали те эллементы, которые вовсе не относились к оккупированной Карелии, т.е. различные финские дельцы. Наименьшая доля продуктов и товаров доставалась русскому населению, т.к. за свой рабский труд русские получали не только значительно меньше финнов, но и меньше карелов. Так финский рабочий получал 25-30 марок за час, карельский 12 марок, а русским была установлена оплата от 3 до 5 марок в час. Врач русской больницы Нестерова получала такую де зарплату как и карел сторож этой же больницы. Вся тяжесть труда пала на русское население, городское и лагерное, а получали русские гроши, которых не хватало даже на то, чтобы выкупить голодную норму продуктов. Таким путем создавалось весьма несложная система эксплуатации русского населения, а финские и карельские рабочие оказались на положении рабочей аристократии, заинтересованные на ряду с помещиками и буржуазией в эксплуатации и закрепощении русского населения оккупированной Карелии. Политика оплаты труда строго гармонировала с жилищной политикой. Как и все империалисты финские оккупанты решили также и в жилищном отношении отделить волков от овец, куда запрещалось входить русским и собакам. Для русского населения был предоставлен Зарецкий район с его низкими темными строениями, а весь город, построенный руками советских рабочих, был заселен финнами и карелами. Финнам и карелам также была предоставлена лучшая земля для огородных участков, были даны коровы, лошади и оказана всякая государственная помощь. Русским приходилось очень часто после изнурительного рабочего дня, сверхурочно обрабатывать эти финские огороды, поля, доить коров, выгонять их на пастбище, мыть полы чтобы получить отбросы от сытого барина. В центре города, где жили оккупанты, культивировали всякие древесные насаждения, цветники, клумбы, ограды в то время как в «Китайском» квартале всюду была грязь, не очищались помойные ямы, уборные, разрушались дома на дрова и все приводилось в негодность. Жилище финна приводилось в порядок путем разграбления имущества русского населения, как эвакуированного, так и оставшегося. Когда финам и карелам не хватало сухих дров, то полиция выдавала им разрешение на слом русских домов. Таким образом было уничтоженно огромное количество домов и разрушены сотни очагов. Для постройки вилл и котэджей финских офицеров и помещиков разрушались грандиозные строения, созданные творческим энтузиазмом советского народа. Так разрушили красоту и гордость Петрозаводска – Северную гостиницу, спалили центр Карело-Финской Культуры – государственный Университет, уничтожили филармонию, разрушили советские пятиэетажные новые дома по ул. Горького, по ул. Гоголя, дом Державина. Камни этих разрушенных построек увозили на сотни грузовиках в Финляндию, на укрепление линии Маннергейма, на постройку финских вилл, так решались проблемы жилищной политики фашистскими озверелыми оккупантами Карелии. В довершение к этому перед своим бегством из Петрозаводска, финские оккупанты взорвали все мосты на железной (л.9) дороге и внутри города, спалили весь запас леса, уничтожили лесопильные заводы, взорвали городскую электростанцию, разрушили телефонную связь и телеграф, взорвали вокзал, собирались сжечь весь город и лагеря, но были остановлены в своей бешеной злобе неожиданным приходом Красной флотилии, оперирующей в зоне Онежского озера, положившей конец террору и издевательствам финских оккупантов. Фашистский профессор ЯКОЛА в вышеназванной книге говорит «В период освободительной финской войны, в марте 1918г. карелы обратились к финскому правительству с просьбой об освобождении их страны от большевиков»/ стр. 34 Это наглая ложь получила снова проверку на опыте нынешней оккупации Карелии, причем профессор Якола сам себе противоречит : то он доказывает историко-географические права Финляндии на Карелию, то ссылается на сами карелов Советского Союза, якобы доращивающих варягов, чтобы они пришли в Карелию владеть и княжить, как владели и князили эти варяги /вернее ворюги/ в годы оккупации мы показали уже выше. Экономическому ограблению русского населения соответствовала и культура – идиологическая надстройка. Наряду с массовым террором принялись и методы «морально-воспитательного характера». Посмотрим что это за методы? Опорным пунктом системы воспитательских мер была жалкая, бульварная газеточка под названием «Северное слово», которая дала приют группе цинично-безграмотных журналистов из монархической эмиграции и уголовным элементам из числа военно-пленных. Основной лейт-мотив этой с позволения сказать «прессы» был антисемитизм. В духе погромной агитации против евреев обрабатывались головы читателей, причем все руководители Советского правительства относились либо к евреям, либо к полуевреям. Оффициальные финские органы / (Л.10) не решались открыто проповедывать антисемитизм, ибо немного стеснялись наших Союзников – США и Англии, на поддержку которых они, вероятно, надеялись до последних дней, но зато полная свобода пошлости, гадости, цинизма была предоставлена так развиваемому «русскому» органу. Прежде всего этот русский орган пел хвалебные гимны всему финскому и втаптывал в грязь все русское, стараясь так же, как и финские фашисты обосновывать исторические и географические права Финляндии на Северные части России. Эта газеточка, с позволения сказать, клеветала и обливала грязью советскую интеллигенцию, молодежь, советские школы и Вузы, все то великое, что было создано временем русской революции. В таком же направлении действовали финские школы. Русским детям в Петрозаводске было предоставлено холодное, грязное, разрушенное помещение, в то время как в Петрозаводске находились десятки сохранившихся каменных школьных зданий. И это было сделано только из глубоко презрения к советским детям. В школах, как карельских, так и русских был создан особый режим, целью которого было вытравливание сознания детей национальной гордости за свою Советскую родину. Советским детям запретили петь песни о своей стране и заставляли распевать финские национальные гимны и церковные молитвы. Тот ребенок, который отазывался это делать, наказывался строжайшим образом: били палками по спине, кулаками по лицу и даже вырывали клоки волос из головы /случай с ребенком Захаркова/. Когда родители заявляли протест по поводу такого ужасного поведения финских учителей, им грубо отвечали, что Советские дети должны быть перевоспитаны в духе европейской морали, а для этого существует единственный метод – телесные наказания. Так что школа в оккупированных районах ничем не отличалась от конц-лагеря и в последнем единственным способом «воспитания» русских детей была резиновая плетка. (Л.11) Логическим дополнением к такой системе обучения было КИНО. В финских кино показывали либо с уголовно-авантюистического похождения либо пошло-мещанский был с его ханжеством, либо наконец, картины разнузданной развратной жизни разлагающего старого мира с его концлагерями и домами терпимости. Быт финнов вполне соответствовал такого рода кино-фильмам: пьянство, хулиганство, поножовщина, похищение русских девушек и насильственный увоз в Финляндию – это обычное явление быта финнов. Эта жизнь и рисовалась в кино и театрах. В течение двух лет Петрозаводск в моральном отношении превратился в ужасный ад. Не было дома, где бы не играли в карты, где бы не устраивали пьяной оргии, где бы не развратничали. Драки между русскими парнями и финскими солдатами, драки между офицерами и нижними чинами финской армии – обыденное явление. На улице Толстого, в квартире «Сытовой», финские офицеры устраивали пирушки с русскими девушками. Явились и солдаты. Лейтенант КЛИНГЕР заявил этим солдатам, что нижним чинам нельзя находиться вместе с офицерами. Эти солдаты набросились на лейтенанта, повалили его на пол, били каблуками, наставили синяков и ушли. Лейтенант КЛИНГЕР выбежал на улицу и открыл стрельбу. Вот как перевоспитывали финско-немецкие оккупанты народы Карелии. Перейдем к описанию основной сущности финско-немецкой оккупации. Мы имеем в виду тот массовый террор против русского населения, который ставил себе задачу поголовного истребления русского народа. В истории прошлых войн мы не знаем такого массового террора, какой осуществлялся немецко-финскими оккупантами. Конечно, древние государства /Египет, Рим/ превращали население завоеванных (л. 12) рабов. Но это делалось открыто, так как система рабства представляла собой социально-экономическую основу древнего мира, его хозяйства, политики и культуры. Но цинизм немецко-финских оккупантов заключается в том, что осуществляя массовый террор, они пытаются это истребление советских народов прикрыть болтовней о борьбе за цивилизацию, об освободительных тенденциях своей истребительной политики. Эта пустая фразиология только существует для того, чтобы прикрыть омерзительную политику истребления народа. Там, где террор лишен социально-экономических и исторических основ, он превращается просто в звериную ненависть ко всем иноплеменникам, характерную для всех диких и полу-диких племен прошлого. В свое время рабство было об»ективно прогрессивным фактором, но сейчас рабство представляет собой огромный тормаз дальнейшего развития человечества. А та система массового террора, тонко и цинично разработанная немецко-финским фашизмом и представляет собой реакционную попытку возродить рабские и крепостнические отношения прошлых веков. Эту нашу мысль мы намерены проиюллистрировать на фактах беспримерного массового террора и издевательства со стороны финских оккупантов над советским народом. К этому еще нужно прибавить для насаждения этих рабских и крепостнических отношений в 20-м веке фашистские оккупанты использовали грандиозное достижение науки, техники и огромную силу государственного и хозяйственного аппарата. Это последнее, собственно и отличает современное рабство, насаждаемое фашизмом в оккупированных странах, от древнего рабства. Проведение массового террора и осуществление программы рабско-крепостнических отношений для русского и карельского народа проводилось по различным каналам. Прежде всего было создано так называемое Управление Восточной Карелии. Это управление разветвлялось на целый ряд подсобных организаций, из которых главным образом были следующие: военная и гражданская полиция, военная комендатура, Управление (л. 13) гражданских лагерей, Управление лесных разработок, Отдел труда и социального обеспечения, Акционерное торговое Общество «ВАКО», Управление школ и культуры, Судебные органы, тюрьма, Сельско-хозяйственный Отдел и многие другие более мелкие подразделения. Во всех этих организациях наряду с финскими военными и гражданскими чиновниками в качестве ответственных руководителей и переводчиков были приглашены русские эмигранты белогвардейского и монархического направления. Никаких свободных общественных, ни карельских, ни русских не было, и таким образом, вся деятельность вышеуказанных органов состояла вне-общественного контроля. Точно также деятельность этих органов была вне-какого-то ни было международного контроля. В начале 1944 ода распространился по городу слух, что прибыла какая-то комиссия Красного Креста. Рассказывали, что эту комиссию сопровождает завед.социальным обеспечением ЛАУРИКАИНЕН и показывает ему наиболее благоприятные места оккупированной зоны. Правда в период распространения этих слухов началось выравнивание материальных условий карелов и русских, прибавли масла по карточкам, начали выдавать полтора килограмма белой муки на детей, ввели пенсию для много-семейных. Но все это не отразилось на основной тенденции оккупационной политики, так как моральное и физическое издевательство произвол продолжался до ухода фашистов. Таким образов и массовый террор и произвол были не просто существом индивидуальных отклонений от законов немецко-финских оккупантов, а результатом системы рассовой травли, вырабатываемой десятилетием фашистской кликой. С приходом финских оккупантов в Карелию немедленно начался рассовый отбор. Еще на подступах к Петрозаводску, на Свири, Олонце, Вознесенье, Паданах, у всех русских отнимали все материальные ценные вещи. Отнимали коров, лошадей, свиней, отнимали вещи, необходимые человеку в быту – одеяло, подушки, белье, пальто, сапоги (Л. 14). Особенно отличились эти финские бродяги в Усланке. Мужчины, женщины, детей разыскивали сыскными собаками, всех разыскиваемых по лесам били резиновыми палками и, как стадо баранов, гнали к вагонам, грузовым машинам. Никаких заявления о потере матерью своего ребенка, об оставшихся дочерях, стариков, не принимались во внимание. Под ударами палок, наганов, прикладов, под градом тяжелых кулаков финских солдат вся испуганная измученная масса вталкивалась в грузовые вагоны, которые набивались до отказа, вагоны эти запирались наглухо, так что никто не имел права выйти по естественным надобностям и вся эта масса увозилась в Петрозаводск. Когда люди заявляли, что вещи необходимые детям остаются, то финские палачи отвечали: «вещи последуют за Вами». Когда жалкая часть этих вещей была привезена в Петрозаводские лагери, то получилась такая картина, вещи 3-го лагеря оказались привезены в 5-й или 6-й лагерь, так что эти пользовались всякие финские и русские мородеры. В третьем лагере такими русскими мородерами были Федор Савельев и Иван Кожевников, которые просто грабили остатки вещей. Это была пора осенняя и люди остались без одеял, без зимних пальто, без сапог, без теплых жилищ – и все это сразу сократило жизнь многим, особенно больным и детям. В этот ранний период вывозили сотни гробов в так называемы 7-й лагерь. Так жители лагерей называели знаменитое кладбище на Соломенском шоссе, в песках которого погребены косточки тысяч детей, стариков и женщин. В самом Петрозаводске было организовано 6 лагерей. Первые четыре лагеря были размещены в Зарецком районе, а пятый и шестой ближе к Хлебозаводу и Северной точке. Все лагеря были обнесены двойной проволокой и при них созданы были особые лагерный Штабы, возглавляемые финскими офицерами, большей частью в чине лейтенантов. (л.15) Штабы местных лагерей возглавлялись ШТАБОМ ЛАГЕРЕЙ, во главе которого стояли либо майоры, либо подполковники. Состав руководства часто менялся, так как финские полицейские органы опасались влияния русского населения на охрану. Долго на посту оставался только начальник 2-го лагеря САЛОВАРА – лейтенант, отличался особой свирепостью в деле расправы с лагерным населением. Лагерная администрация пыталась внутри лагеря создать нечто вроде актива для проведения своих хозяйственных мероприятий. С этой целью в каждом доме из числа пленных назначались старосты, а все старосты образовывали подобие «старостата». В задачи старостата входило главным образом, следующее: выгонять на работу, распределять лагерные пайки. Были старосты добросовестные, но были и гадовые подхалимы, занимавшиеся не только кражей населения и голодного пайка, но и доносили на своих товарищей по плену: Савельев, Кожевников. При главном Штабе лагерей было учреждено Статистическое Бюро, где составлялась картотека. Каждый лагерник заносился на особую карточку. Штаб же лагерей занимался переводами из лагеря в лагерь и рассматривал жалобы лагерного населения. Но у всех жалобы оставались без последствия, и только один период, когда Начальником был подполковник Лави-ахти уделялось немного больше внимания этим жалобам. Но как уже говорилось выше, этого либерала очень скоро убрали и заменили зверем – Ройдшильдом, который больше отвечал потребностям фашистских оккупантов. Для снабжения лагерного населения были созданы особые продовольственные склады. Но в эти склады поступали, кроме муки, все гнилые отбросы. Вначале лагерное население вообще не получало муки, а галеты, по 4 маленьких плиточки и никакого приварка. К этим крохотным порциям хлеба выдавали два кусочка сахару и 50 гр вонючей калбасы, или тухлого покрытого плесенью мяса. Но и эти (л.16) нормы не доходили до лагерника, так как огромный аппарат финский и старостат урывали для себя много из этого пайка. Во всех почти лагерях наблюдалась работа посозданию заводов самогонки и пива и охрана лагерей всегда была пьяна, в том числе и офицеры. Самогон и пиво варили за счет хлеба и сахара лагерников, выдаваемых по норме, а также за счет реквезированных небольших запасов лагерников. Отбирали у лагерников самые незначительные запасы муки или сахара. Когда автор этих строк пытался заявить протест по поводу этих безобразий в 3-м лагерей перед начальником Штаба лагерей, то на него немедленно был составлен полицейский донос, с обвинением в еврействе и коммунизме. Этот протест не только остался безрезультатным, но автора сняли с работы в Штабе лагерей и послали на тяжелые работы. Голодный паек и расхищение его мародерами сказалось очень скоро на общем состоянии здоровья лагерного населения. В пищу начали употреблять грязные кости, подбираемые в мусорных ямах, дохлых собак и кошек, мышей и лягушек, а также крапиву. Начались повальные кровавые поносы, особенно у детей, опухоли на ногах, руках и глазах. И скоро все это завершалось массовой смертностью населения лагерей. Три раз в неделю вывозили гробы по 15-20 и даже 27 гробов из одного 3-го лагеря. Во многих квартирах можно было видеть печальные картины: на столе стоит маленький деревянный гробик и у ног малютки вся изсохшая от слез и голода мать с провалившимися глазами с преждевременно-поседевшими волосами и глубокими морщинами на сравнительно еще молодом лице. До августа 1944г. в лагерях не оказывалось почти никакой медицинской помощи, а те с позволения сказать «лекари», которые там были, являлись просто выполнителями воли финских властей, на обязанности которых лежало – скрывать истинную причину массовой смертности и констатировать удовлетворительное состояние (л. 17) здоровья с целью посылки больного на тяжелый и физический труд в условиях голодного существования. Врачи лагерей вербовались большей частью из безграмотных санитаров, которые в некоторых местах отличались удивительной способностью не только приспосабливаться к вкусам и запросам финских фашистов, но и зачастую прибегали к прямому издевательству над своими русскими собратьями. В 3-м лагере некая Галина ВИДАБОРЕНКО /бывшая военнопленная/, приспособилась в качестве врача и завед.больницей 3-го лагеря. Но эту работу она совмещала с другой обязанностью – удовлетворить похотливые требования Начальника лагеря, зверя РЕЙНА. Вместе с РЕЙНОМ эта потаскуха участвовала во всех грязных оргиях и пьянках, наряду с другой своей подругой, ныне благополучно отбывшей в Финляндию Алей Смирновой /Это может подтвердить Марина Кочегарова – библиотека Госуниверситета/. Чтобы получить лечебную помощь надо было чем-нибудь вознаградить этого эскулапа: карточкой, платьицем, шляпкой или зонтиком. Такие же функции и даже более позорные выполнял при 2-м лагере фельдшер Квасников /показания Захаркова/ Кузнецова и других / Эти выродки и изменники несут, конечно, часть ответственности за ужасный режим в лагерях, так как финны должны были иметь какую-то опору в лице представителей русского населения, дабы создавать иллюзию контакта с русским народом. В атмосфере голода и ужасного нищенства естественно были не только пассивные элементы, которые просто как фаталисты ждали своей гибельной судьбы. Находились и право-нарушители. Ибо отчаяние наряду с подавленностью рождает и храбрость. Нередки были случаи и побегов из лагерей. Но широкая масса не решалась стать на этот путь и искала другие выходы. Трудно перечесть все способы ведшие к самосохранению, но их модно грубо разделить на две категории: меры морального порядка, и социального. Из аморальных методов особое распространение приняла проституция, всячески поощрявшаяся финскими властями. Так, все лагерное население стремилось попасть (л.18) на работы в город, так как в город можно было расчитывать на приобретение кой-каких продуктов из финских складов, кухонь, лабазов и магазинов. В городе можно было обменять кой-какие вещи на продукты. Вот почему уже с шести утра у лагерных ворот собиралась толпа в ожидании счастья. Счастьем считалось попасть на работу в кухни, столовые, воинские казармы, продовольственные склады. И ради достижения такого счастья, вступали часто в сделки со своей совестью. У ворот каждое утро собиралась финская администрация, а также уполномоченные от финских организаций, посланные для отбора рабов. Отбор происходил таким образом: уполномоченный по набору рабочей силы выбирая преимущественно молодых и красивых девушек и женщин, все старики и старухи отправлялись на самые тяжелые работы: уборку города, пилку и колку дров, на сплав леса. Так, в Отдел снабжения ежедневно направляли 18 молодых девушек и женщин, которые должны были терпеть всякого рода насилие, ибо в противном случае им грозил голод и перевод на тяжелые физические работы. Исключительный интерес представляет собой вопрос о положении детей в лагерях. Террор с особой тяжестью обрушивался на этих беззащитных слабых существ, не понимающих правил предосторожности и руководимых в своих поступках только чувством голода и инстинктом самосохранения. Именно дети и были главными правонарушителями. Не считаясь с двойной проволокой, с усиленной охраной, забывая о всех террористических мероприятиях финских палачей – они часто убегали в город, чтобы у кухонь, казарм выпросить себе кусок хлеба или немного каши. Можно было часто наблюдать такую картину : два крохотных худеньких существа раздвигают проволоку, один стоит на страже с готовым свистком во рту, а целая ватага мальчиков и девочек с кастрюльками (л.19), чайниками и мешочками устремляются за проволоку в каком ни будь пустынном уголке лагеря. Некоторым удается улизнуть незаметно и таким же образом после целого дня странствований по городу, вернуться благополучно с сухарями и кашей, /по фински «пура»/ и добросовестно разделить добычу между своими братьями и сестрами с воспаленными жадными глазенками ждущими своего старшего 8-ми летнего братишка у проволоки. Не горе тому ребенку, которого либо заметит патруль, либо этого правонарушителя приведет в лагерь городская полиция. Тогда расправа короткая. Заметив ребенка за пределами проволоки, патруль стреляет без предупреждения и ребенок валится ничком на землю. Самый трагический случай помнится мне произошел у проволоки 5-го лагеря: маленький ребенок 9-ти лет подошел к проволоке, патруль выстрелил и попал ему в живот, и ребенок обливаясь кровью и корчась в судорогах умирал. Тогда с плачем к умирающему брату подошла маленькая сестричка и патруль снова выстрелил, убил и второго ребенка. Этот случай известен всему Петрозаводску. Патруль, помнится, либо вовсе не был наказан, либо отделался слишком легким штрафом, так как строго выполнил свой долг, предписанный ему законом в лагерях. Убийство детей за такого рода поступки стало настолько обычным явлением, что в последнее время уже перестали на это реагировать. Когда сознание притупляется, тогда уже ничего не поражает. Телесное наказание – обычный метод наказания финских оккупантов и ежедневно можно было слышать в комнатах лагерных Штабов душу-раздирающие крики детей, наказуемых плетками за различные право-нарушения и особенно за самовольный уход из лагеря. Приведем наиболее возмутительные случаи зверского издевательства финских оккупантов над русским населением, так как подробный отчет о многочисленных убийствах, о телесных наказаниях, о моральном (л.20) – издевательства – это дело будущих историков, социологов, художников, которые сумеют когда нибудь во всех деталях изобразить печальную историю финской оккупации. Лео-Верстаринен помощник начальника 3 лагеря города Петрозаводска был один из наиболее терпимых финнов, но даже этот наиболее «терпимый» был озлоблен против русских временами в своем бешенстве доходил до безнаказанных убийств. Так один старик изнемогая от недостатка табака осмелился подойти к Лео Верстаринену и попросить у него окурок папироса. Верстаринен поднял свой огромный кулак и ударил старика в ухо. К утру этот старик скончался. Случилось это в 1942 году, старик жил в доме 14 /Показания Александра Николаевича Курицына, лагерь номер 3/. Во втором лагере Юрия Шмакова очень часто пороли розгами. За уход с угольных разработок без спроса, Юрий ШМАКОВ и Виктор КОЗЛОВ /они были голодны/ получили по 25 розог. Карел за такой же поступок отделывался только замечаниями. Всего Юрий Шмаков получил 125 ударов розгами и плетьми. Из Петрозаводской полиции зимой 1942 года убежали – один летчик и военный доктор. За это избили до полусмерти плетьми 16-летнего юношу Василия /фамилия неизвестна/. Василий долго болел. Из второго лагеря ушли самовольно в город две девушки, за что им дали по 75 розог по голому телу. Одна из этих девушек к утру умерла. Били так: один финн держит за голову, другой за ноги, двое бьют плетьми по очереди, а комендант и его помощник отсчитывают удары и наблюдают за добросовестным исполнением приказа. /Показания Юрия Шмакова, ул. Юрицкого, дом 89а/ В 3-ем лагере, в доме 1 проживает гражданка ПЕРЕВОЗЧИКОВА. При финнах Перевозчикова взяла у финнов два сухаря. За этот проступок ей дали 125 розог и отправили в тюрьму Киндосово, где Перевозчикова просидела 1 год 10 мес. до прихода Красной Армии. Перевозчикова рассказывает : меня заставляли на тюремных работах перекатывать огромные булыжники для мостовых, что мне было не под силу. Когда я старалась передохнуть меня били плетками. Выгоняли меня на работу зимой в рваных резиновых голошах, финские солдаты заставляли меня скакать через большие камни, чтобы я согрелась. Всем женщинам остригли волосы. Когда женщины задерживались на лишнею минуту в бане, накопленную за неделю в грязных, вонючих чесовых бараках, то финны обливали нас кипятком, на теле долго оставались ожоги. В дождливую погоду негде было сушиться. Из 50 женщин, бывших в Киндосове в живых остались трое». (Л.21) 19-летний СУВОРОВ Юрий /Лагерь 3, дом 4/ лежит в постели весь забинтованный, рассказывает о Кутижменском лагере. «До организации гражданских лагерей в Кутижме, там был лагерь военнопленных. Из 500 человек военнопленных выжило только 30 чел. Военнопленных почти не кормили, беспощадно пороли резиновыми плетками и в любую погоду, в дождь и мороз без обуви и без одежды заставляли работать в лесу. Военнопленные приготовляли себе еду из лягушек, мышей из гнилого боя лошадей. Заболевали кровавыми поносами, сотнями умирали. Их хоронили в общих могилах. Пороли в Кутижме так: клали пленного на стол, накрывали мокрой, соленой простыней и полностью наносили, положенное количество ударов. Я сам получил 20 плеток, но это очень мало по сравнению с тем, что получали военнопленные. В первой партии гражданских пленных, присалнных в Кутижму вместе со мной было 500 человек. Вернулось только 200, остальные умерли, но и вернувшиеся остались калеками и многие быстро скончались». На Сортавальском шоссе в 20 клм. От шлакбаума Петрозаводск расположидся лагерь Вилга. О нем рассказывает Александр Федорович ВОРОНЦОВ, проработавший в этом лагере с апреля по декабрь месяц 1942 года. «Ежедневная норма на Вилге состояла из 350 грамм хлеба и супа из гнелой колбасы. Если супа нехватало, то финны повара лили в котел холодную воду. Фактически 350 грамм хлеба никто не получал, т.к. финны расхищали его, а затем либо продавали по 70 марок за килограмм, либо отдавали на варку самогона или пива. В бараках было грязно и сыро, в баню нас не водили по месяцам, руки покрывались черной корой, так как как мыла мы вовсе не получали. Вшивость была невероятная. Мы сидели возле печки и горстями бросали вшей на раскаленную поверхность печки, - эта была единственная наша забава. Конюх КЕТОЛЛА поднимал нас в 3 часа утра, за ночь мы не успевали просушить своей сырой одежды и поднимались со своих грязных, состоящих из тряпок постелей очень неохотно. Видя это Кетолла хватал вожжи и хлестал ими заключенных по головам, по ногам и куда попало. Если в лесу кто нибудь не выполнял нормы, то применялось такое наказание: ставили на пень и вручали лопату, с которой виновник должен был простоять не шевелясь 5 часов, какая бы погода не была. Финны часто забавлялись тем, что толкали пленных в сильно порожестую реку. Одному пленному они подбросили пачку муки в которую всыпали яд. Он испек из этой муки лепешки и на утро умер. Больного КУДРЯШЕВА выписали из больницы. В тот же день Кудряшев упал в уборной и умер. (Л.22) Люди опухали от голода, а тела их покрывались волдырями. Нас не называли по фамилиям, а только по номерам. Когда умирал человек, то говорили, что умер такой то номер. Финн Лаконен заставлял нас после изнурительных работ в лесу собирать камни и относить их в определенное место, при этом мы должны петь Катюшу. Кто отказывался петь, тот получал удары плеткой. Исключительное издевательство терпели у нас на Вилге девушки и женщины. Изнасилование было обычным явлением. Одна девушка нашла кусок мыла в каши, заявила об этом финской администрации. За это она получила 10 ударов, т.к. ее заявление приняли за протест. Как-то привезли на Вилгу 120 девушек и женщин. Их выстроили, осматривали, ощупывли, а после этого переводчик Жаков, что привезли хороший товар. Очень скоро мы убедились, что многие девушки и женщины превратились в товар для финских белобандитов. 7 человек из Вилги ушли в партизаны, предварительно разоружив охрану и вступив с остальными в перестрелку. Один финн был убит, а другой ранен. Судьба бежавших нам неизвестна, мы только слышали что двоих убежавших финны настигли и растреляли в том числе 16-летнего ПЕЛЕПЕНКО». Павел Тарасович МУЗЫЧЕНКО из 2-го лагеря рассказывает, как финнские власти производили допрос. «За неудовлетворительный ответ меня наказали так: одели резиновую перчатку и ударили шесть раз, затем повернули к раскаленной печке, выдернули железный прут в один метр длины и начали жечь ноги». Васили Карпавич БАТКОВ рассказывает: «допрашивая меня, финны прежде всего отняли медаль за боевые заслуги, которой я был награжден.» По доносу ПИТАРЦЕВА Николая, меня обвиняли в том, что я военнопленный и взрывал мосты. Я не признавался. Сначала меня жестоко избили, затем положили на стол, накрыли мокрой просоленной простыней и стали бить плеткой. Затем подвесили к потолку. Я не признавался. Тогда главный палач ВЕЙКО /в последствии он насильно увез в Финляндию 17-летнюю Екатерину ЕВДОКИМОВУ/ вырезал у меня на бедре полосу кожи длиною в 10 см. Все это происходило в первой лагере Петрозаводска. Федор ФИЛИН, проживающий в лагере 3, дом 14 дает дополнительный материал о лагере в Кутижме. (Л.23) «Кутижменский лагерь, расположенный в 42 клм. от Петрозаводска находился в Леспромхозе, где заготовлялся лес для вывоза в Финляндию. В начале на лесоразработках работали военнопленные, а с ноября 1941 г. сюда начали направлять гражданских пленных из различных Петрозаводских лагерей. Пайки были мизерные, за жалобу били резиновыми палками. Многие умирали. Так после полученных 250 ударов каждым скончались ИВАНОВ и КУШНИКОВА. ФЕОПЕНТОВА финны убили в лесу на сплаве. Умер на работе после избиения ГРОБАРЕНКО. Горбатый 60-летний старик ПЕТРОВ не мог выполнять норму и получал пол-пайка, т.е. 150 грамм хлеба. Вместе со мной в Кутижму пригнали 570 человек, а вернулось всего 180 чел. Особой жестокостью отличался финский врач КОЛЫХМАЙНЕН, который нещадно бил больных за малейшую жалобу. Заключенные в Кутижме питались лягушками, мышами, собаками, кошками, кропивой. Ежедневно мы заготовляли до 600 куб/метров древесины, которая отправлялась в Финляндию.» По словам Вячеслава СМИРНОВА /лагерь 5/ начальник Кутижменского лагеря лейтенант АЛНО МЭНПЭ является одним из крупнейший капиталистов Финляндии. Яков Федорович ГАЛАШЕВ /лагерь 5/, дом 48/ рассказывает: «2-го февраля 1942 года нас собрали на развод и отправили в Кутижму, куда мы прибыли в 9 часов вечера. Нас поселили в холодные и грязные бараки, обнесенные колючей проволокой. В лагере не было ни пил ни топоров. Хоть зубами грызи, но норму выполни. За невыполение нормы вместо 350 грамм хлеба давали 150 и сажали в холодный барак в одном белье. Подьем на работу начинался зимой в 4 часа утра. В бараках не было ни бочек с водой, не умывальников, ни мыла. Перед работой целый час на морозе стояли в очереди, чтобы получить завтрак. Грязных, голодных нас выгоняли в лес. К врачу КОЛЫХМАЙНЕНУ больные ходить боялись, т.к. он избивал их. Семена КУТЫГИНА убили на работе палкой за то, что он не в состоянии был работать. Точно также был убит в лесу Василий Павлович ФЕОПЕНТОВ из Плотичного. Из 600 человек, отправленных со мною в Кутижму, в лагерь вернулись не более 200 человек. Многие умирали по возращению в Петрозаводск помня что скоро после прихода в Кутижму умерли. Прокофий Дмитриевич АБАКУМОВ, Николай ФЕОПЕНТОВ /племянник убитого в Кутижме/, Гаврил Васильевич ФАДЕЕВ и многие другие, фамилии которых забыл. В Кутиже за время моего прибывания главными руководителями были: начальник лагеря лейтенант АЛНО МЭННЭФ /с 28 января 1942г. по июнь 1943г. затем прибыл ГАНС ЛУНДЕЛЬ/ (Л.25) врач КОЛЫХМАЙНЕН.» Вячеслав СМИРНОВ /лагерь 5/ рассказывает: «В Кутижме били за незнание финского языка. Мне пришлось ночевать в штабе лагеря, где я работал. Пьяные финны приказывали мне не шевелиться и открывали стрельбу над моей койкой. Однажды один финн схватил меня за горло, приставил нож и угрожал зарезать, если я не найду ту девушку, которой он уплати 200 марок и которая скрылась. Он бешенно кричал – найди ее, а я тебя убью.» О враче КОЛЫХМАЙНЕН могу рассказать: - вечером он вывешивал объявление – приме с 6 часов утра. Больные, которые не знали его, отправлялись на прием и выстраивались в очередь. Колыхмайнен вооружался дубиной, бил больных куда попало и кричал – работамо, работамо. Его помощником был карел Николай ГРОМОВ. Когда человек начинал пухнтуть, то Колыхмайнен делал следующее: он вводил в водяные пузыри какой то яд и человек скоро умирал. За три месяца заболело тифом 131 человек. Колыхмайнен выстраивал тифозно больных во дворе, гонял их, заставлял сгребать снег с крыш и петь «Катюшу», чтобы весь лагерь мог убедить в их выздоровлении. Начальник лагеря лейтенант Ално Мэннэ запрещал провозить гробы мимо его дома и поэтому приходилось делать лишние полтора километра. В могилах хоронили до 100 человек.» ЗАХАРКОВ /работает в библиотеке университета/ рассказывает о втором лагере. Финны отбирали хлеб, хорошую одежду. Фельдшер КВАСИНКОВ глумился над больными и доносил на всех в штаб лагеря. Заключенные грузили железо на Онежском заводе, железо отправлялось в Финляндию. Комендант лагеря лично бил женщин и детей. Чтобы проветрить квартиру, комендант выбивал зимой стекла, из барака в барак запрещал ходить. За исполнение советских песен били плетками. Избитого заставляли бегать по комнате под общий смех финнов. Помогали бить Иван АНТОНОВ и МАКС. За побег из лагеря в город, давали 20 суток ареста и били плетьми. Заключенный ВАСИЛЬЕВ помешался, 19-летний Иванов от побоев умер. Одного заключенного избивали в присутствии его 4-летнего ребенка. За все эти издевательства несут ответственность начальник лагеря САЛОВАРА, его помощник ВЕЙКО, а также их подпевалы КВАСНИКОВ, ДЯТЛОВ и другие. Перед уходом из Петрозаводска, финны издали приказ, что все желающие уезжать в Финляндию, могут получить пропуска. Узнав, что на этот приказ откликнулись лишь единицы, комендатура издала другой приказ – забрать всех мужчин в возрасте от 15 до 60 лет и увезти в лагеря. Так в лагере 4, а затем 1 с 20 июня до прихода Красной Армии находилось до 150 человек, живущих раньше в городе, в том числе и автор этих строк. Как в последствии выяснилось этих мужчин считали партизанами. Финны готовились взорвать лагерь, в котором находились заключенные. Это злодеяние было сорвано стремительным наступлением Красной Армии. На приказ финнов, - ехать в Финляндию, насколько мне известно откликнулись добровольно, - бывший офицер царской армии РОЖДЕСТВЕНСКИЙ, техник и чертежник ЛЬВИЦЫН, учительница КОУТАНЕН, бывший разводящий лагерь 3 КОЖЕВНИКОВ. Некоторых увезли насильно, хотя они были в связи с финнами: Анастасия Ивановна АНДРИАНОВА/заявляет ее мать Андрианова Александра/ Василий Арсентьевич ТЕРЕНТЬЕВ,/заявлет Наталья Терентьева-ГУЛЯЕВА/, Зоя ИВАНОВА с 4-летникм сыном / заявление ее маьеои ИВАНОВОЙ, ул. Урицкого, д.89а/, Аля СЫТОВА/ заяление ее матери, ул. Толстого/, и другие. Григорий Исаевич ГРИГОРОВ: Г. Петрозаводск, ул. Урицкого, дом 89а. Источник: Архив КарНЦ РАН. Ф-1. Оп. 37 Ед.Хр. 818 Проект "Места принудительного содержания населения в Карелии в 1941-1944 гг."