Я.Г. Ельников — Озерные боевые пути.

Участники

Страна: СССРПериод: Великая Отечественная война (1941-1944) Ельников Яков Григорьевич. Родился в 1911 г. в Курской области. Член КПСС с 1941 г. Накануне Великой Отечественной войны — преподаватель Военно-морского пограничного училища в Ленинграде. С ноября 1941 по июль 1944 г. — командир отряда, командир дивизиона бронекатеров Онежской военной флотилии. Принимал активное участие в боевых действиях на Онежском озере, в освобождении столицы Карелии — города Петрозаводска. Награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Нахимова 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды и многими медалями. В настоящее время капитан 1 ранга в отставке Я. Г. Ельников живет и работает в Ленинграде. Немало тревожных военных дней и ночей было проведено на Онежском озере. Немало боевых эпизодов запечатлелось в памяти. Хочется рассказать только о некоторых из них, наиболее характерных для катерников. Боевая деятельность катеров была разнообразной. Они проводили набеги на опорные пункты противника, своим артогнем уничтожали или подавляли артиллерийские и минометные батареи, прожекторные установки и другую боевую технику, наносили удары по скоплениям живой силы врага, вели ночные поиски судов на его коммуникациях, несли сторожевую службу и конвоировали наши суда. Активные действия катеров держали противника в постоянном напряжении на всем западном побережье озера и наносили ему существенный урон в живой силе и боевой технике. Важное место в боевой деятельности занимала высадка разведывательных групп в тыл врага. В конце августа 1942 года было дано задание высадить трех разведчиков в районе Петрозаводска. Решение этой задачи было возложено на бронекатера N° 21, 22 и 41. В Петрозаводске дислоцировались различные воинские части врага, в том числе корабли и катера финской озерной флотилии. Решение высадить здесь разведчиков основывалось на предположении: там, где много противника, там много и беспечности. Увидев ночью в своей военно-морской базе какие-то катера, враг примет нас за своих. Но до того, как оказаться во вражеском тылу, нам следовало пройти через его дозорные линии. Корабли противника несли ночной дозор на линии остров Большой Климецкий — бухта Шокша и на линии Ивановские острова — бухта Деревянская. Кроме того, подходы к Петрозаводской губе периодически освещались прожекторами, установленными на мысе Шокшинский и на Ивановских островах, где находилась дальнобойная батарея 130-миллиметровых орудий. Перед выходом в озеро на катерах шла тщательная подготовка. Трижды проверили исправность системы шатерника. Суть этой системы заключалась в том, что отработанные газы от моторов отводились в бензоцистерны и тем самым предохраняли их от взрывов в случае попадания туда вражеского снаряда или даже искры. Однако утечка газов из этой системы в моторный отсек могла отравить мотористов. С наступлением сумерек катера вышли в озеро. Ход 12 узлов. Работу моторов перевели на подводный выхлоп и включили систему шатерника. Построились в строй кильватера и легли на курс для выхода к Петрозаводской губе. Головным шел бронекатер под командованием мичмана И. И. Чеботарева. На этом катере находился мой КП. Вторым — бронекатер мичмана В. А. Шимкова, концевым— бронекатер мичмана И. А. Самохвалова. Разведчики находились на бронекатере Шимкова. Ночь тихая и звездная. Озеро в легкой дымке стелющегося тумана, который хорошо скрывал катера. Все на своих боевых постах. Оружие готово к немедленному действию. Люки, иллюминаторы и лазы тщательно задраены. И пока мы находились сравнительно далеко от вражеского берега, командиры катеров периодически справлялись о самочувствии подчиненных, держали их в курсе обстановки на озере. Но когда катера подошли к дозорной линии острова Большой Климецкий — Шокша, недалеко от себя, к северу, над дымкой тумана, мы увидели надстройки канонерской лодки противника. Вражеский корабль легко можно было потопить: обстановка очень благоприятствовала этому, но тогда мы не смогли бы высадить наших разведчиков. И, откровенно говоря, до сих пор жалею, что упустили тогда такую возможность. На мысе Шокшинский заработал прожектор. Яркий сноп света медленно двигался по горизонту в сторону катеров, пробиваясь своим мощным пучком сквозь дымку тумана. Вот-вот он осветит катера. От такой неожиданности у каждого из нас сжалось сердце. Но вдруг луч остановился, дрогнул и погас. Неужели мы обнаружены? Нет, все тихо. Мы продолжаем движение. Вот уже подходим к Петрозаводской губе. Я зашел в рубку. Мичман Чеботарев, стиснув зубы, проворчал: — Вот дьяволы! И надо же такому случиться! Чуть не сорвали задание. А какой соблазн, какой соблазн! В две-три минуты мы разнесли бы их канлодку в щепки! — Высадка разведчиков в самом логове врага дороже канонерской лодки,— ответил я. Мы находились в рубке и сквозь щели броневых крышек внимательно осматривали горизонт. Слева в 1,5—2 милях от нас поднимался высокий берег, покрытый лесом. Справа выступали над водой Ивановские острова. Шел первый час ночи. Мы втягивались в Петрозаводскую губу. Густел туман. Незаметно миновали вражескую дозорную линию. Вдруг справа от нас вспыхнул прожектор, и поток света, пробиваясь сквозь туман, хлынул на катер. Несколько секунд он заливал головной бронекатер, затем медленно сполз с него и покатился через два других катера к заливу Большое Онего. С затаенным дыханием мы следили за работой прожектора и берегом. Слева по курсу в темноте ночи вырастал Петрозаводск. Берега губы все теснее прижимались к катерам. Пока нас спасали глухая темная ночь и туман. Луч прожектора прошелся несколько раз над дымкой тумана, скользнул у катеров и погас. Мы всматривались в туман и темноту ночи во всех направлениях, в обступившие нас берега. До Петрозаводска оставалось несколько минут хода. Город быстро увеличивался в размерах и стремительно надвигался на нас. Мичман Чеботарев дал распоряжение на боевые посты: быть готовыми к высадке разведчиков и перевел телеграф на малый ход. Но мотористы не ответили. Он крикнул в переговорную трубу: — Андреев! Дайте малый ход! Механик катера молчал. — Дробязко! Почему не выполняете приказание? Дайте малый ход! Но и командир отделения мотористов молчал. Что случилось в моторном отсеке?.. Мотор равномерно стучал, и катер мчался к месту высадки. Мы проходили мимо пирса, у которого стояли какие-то катера. Пренебрегая светомаскировкой, мы подняли люк лаза в моторный отсек. В глаза ударил яркий электрический свет. У мотора неподвижно лежали мотористы и механик. Мы спрыгнули туда. Андреев и Царев были без сознания, над их посиневшими губами поднималась пена, носы заострились, и пульс почти не прощупывался. Дробязко был уже мертв. А мотор, никем не управляемый, с оглушительным шумом и свистом равномерно стучал. Мы оказались в сложном положении. Никто из нас не знал, как управлять мотором. И пока мы занимались мотористами, катер, отведенный рулевым от берега, прошел дальше в губу к острову Неглинный. Сигнальщик матрос Г. Д. Цема доложил: «Прямо по носу берег!» Мы повернули вправо и легли на обратный курс. Вслед за нами шел бронекатер Шимкова. Концевой бронекатер Самохвалова потерялся из виду. Моториста и механика вынесли на палубу и сделали искусственное дыхание. На обратном курсе катера держались дальше от берега. Теперь мы могли осмотреть город. Шел второй час ночи. Город спал. Его улицы, сбегавшие к озеру, были пустынны. У берега стояли военные суда, катера и баржи. Казалось, все погружено в глубокий сон. Кто мог подумать, что в главной морской базе противника разгуливают наши катера! Мы находились в центре губы, примерно в 3 милях к западу от Ивановских островов. Сигнальщик Цема фонарем ратьера передал на бронекатер Шимкова, чтобы он немедленно подошел к головному и пересадил на него своего механика. Мичман Шимков сразу увеличил ход катера, догнал головной, подошел к его борту и пересадил на него старшину 1 статьи И. Ф. Копу, лучшего знатока авиационных моторов в отряде. На бронекатере Шимкова за механика остался старшина 2 статьи Н. В. Гореликов, скромный, но знающий специалист. Ему помогал моторист Анатолий Субботин. Оба катера застопорили моторы и легли в дрейф в ожидании подхода концевого. Но бронекатер Самохвалова не появлялся. Последний раз его видели при подходе к городским пристаням, затем катер затерялся в тумане. Где он? Что с ним случилось? В голову лезли разные тревожные мысли. Мичман Чеботарев был другом Ильи Самохвалова и очень волновался за судьбу катера. И вот мы снова в Петрозаводской губе. Катера на расстоянии 40—50 метров друг от друга самым малым ходом проходят мимо пристаней города. Мы всматриваемся в каждый силуэт, в каждое суденышко, стоящее у пристаней, и одновременно держим наготове орудия и пулеметы. Город и порт спали глубоким сном. А если нас обнаружат? Тогда мы сразу сцепимся с противником и будем драться до последней возможности. Туман и ночь будут нашими помощниками. Охваченные тревогой за судьбу боевых товарищей, мы обошли все пристани, но бронекатера Самохвалова не нашли. Наших разведчиков мы не высадили, так как не хотели идти на риск. Катера повернули на обратный курс. Сгустившийся туман, глухая предрассветная ночь и работа моторов на подводный выхлоп, гасивший шум, скрывали нас от противника. Но нельзя сказать, что мы находились в безопасности и чувствовали себя хорошо. Нервы по-прежнему были напряжены. Все делалось тихо, быстро и четко. Каждый понимал сложность и опасность ситуации. Петрозаводская губа вдается узкой полосой примерно на 10 миль в западный берег Онежского озера. Почти в самой ее вершине на юго-западном берегу расположен Петрозаводск. Пока мы находились в губе, нас могли обнаружить какое-либо встречное судно или прожектор. И мы сразу бы попали в тяжелое положение. А тут бронекатер Самохвалова не выходил из головы. Где он? Что с ним? Мы находились недалеко от мыса Выгойнаволок, когда на Ивановских островах снова начал работать прожектор. Он осматривал подходы к бухте Деревянской. Сноп лучей метался из стороны в сторону. Над прожектором взметнулись вверх две красные ракеты. Сразу лопнула тишина. Вслед за этим загремели орудия. Очевидно, это бронекатер Самохвалова, обнаруженный противником, прорывается на восток. На душе стало легче. Начинало светать. Почти всю ночь мы провели в тылу врага. Такая ночь не повторится. Чудес дважды не бывает. И пока лучи прожектора метались по горизонту, а батарея вела огонь, мы не могли пересечь дозорную линию. Приняли решение высадить разведчиков. Катера повернули вправо и на самом малом ходу почти вплотную подошли к берегу, примерно в четырех милях к юго-востоку от города. Мы высадили разведчиков. Они быстро скрылись в прибрежном лесу. Катера отошли от берега на 200—300 метров, застопорили моторы и легли в дрейф. Около 30 минут мы ждали сигнала от разведчиков, чтобы в случае тревоги немедленно прийти к ним на помощь. Убедившись, что все благополучно, катера пошли на свою базу. Батарея умолкла. Прожектор погас. Все это время мы боролись за жизнь мотористов. Только к утру Андреев и Царев пришли в сознание, хотя оба находились в тяжелом состоянии. Труп Дробязко, покрытый морским флагом, лежал на палубе. В десятом часу утра катера вернулись на базу, а час спустя возвратился бронекатер Самохвалова. Самохвалов доложил, что у Петрозаводска, увлекшись наблюдением за берегом, он потерял из виду наши катера. Туман помешал найти нас. Опасаясь быть обнаруженным, что могло поставить другие катера в тяжелые условия, он решил как можно скорее выбраться из губы. У бухты Деревянской его засекли прожектором и обстреляли батареи противника, катер, однако, быстро скрылся в тумане. Возвращался на базу вдоль восточного берега озера. Сколько беспокойства он принес нам! Эта тревожная ночь показала, что существующая взаимозаменяемость людей на боевых постах, предусмотренная расписаниями, не обеспечивала боевую живучесть постов. Если на каком-либо посту люди целиком выходили из строя, на катере не было для них замены. Катерники поняли, как это опасно для каждого из них. На всех катерах родилось активное движение за скорейшее овладение несмежными специальностями. Комендоры, пулеметчики, сигнальщики, рулевые настойчиво изучали управление главными и вспомогательными двигателями, а мотористы овладевали искусством метнил нашему врачу старшему лейтенанту Боголюбову. Хот напичкал меня какими-то таблетками, загнал в постель, выгнал всех из кабинета, и вскоре я, одолеваемый усталостью, забылся глубоким сном. Проснулся незадолго до захода солнца. Меня немного знобило, но чувствовал я себя почти хорошо. Катера были готовы к выходу в озеро. Разведчики уже находились на бронекатере. 42-й был заменен 21-м, командиром которого был назначен лейтенант В. Д. Таранов. К вечеру погода улучшилась. На небе светлели редкие белые облака. За горизонт опускалось багровое яркое солнце. Ветер заметно стих, но сохранялось сильное волнение. Я спешил на стоянку. Катера с прогретыми моторами ждали меня и штурмана П. П. Абросимова. На полпути нас нагнал шифровальщик старшина 2 статьи И. М. Береснев и вручил шифровку, в которой говорилось, что у мыса Муромский самолеты противника бомбят корабль В. Т. Никулина и буксир с баржой. Командующий предлагал срочно выйти на помощь конвою. «Ну и везет нам!» — подумал я. Прибыв на катера, дал распоряжение немедленно выйти в район мыса Муромского. Лейтенант Шимков спросил: — Как быть с разведчиками? — Оставьте их на катере, — ответил я. Мы быстро снялись со швартов, дали полный ход и пошли к мысу Муромский. Озеро нас встретило крутыми высокими волнами, катера сильно кренило, но мы уже привыкли к этому. Не сбавляя хода, катера мчались навстречу конвою. В наступивших сумерках к югу от мыса Бесов Нос мы встретили конвой. Командир сторожевого корабля, он же командир конвоя, капитан 3 ранга В. Т. Никулин доложил, что у канонерской лодки и буксира повреждений нет. Одна бомба попала в баржу с мукой. Но ее можно привести в Шалу. С наступлением темноты вряд ли самолеты противника повторят атаку. Помощь катеров не нужна. Что делать? Возвращаться ли катерам в Шалу или идти на высадку разведчиков? Выход к конвою отнял у нас около двух часов времени и вызвал непредвиденный расход бензина. Отдал приказ: идти на высадку разведчиков согласно плану. С наступлением темноты ветер усилился до 6—7 баллов, небо снова затянуло серыми тучами, пошел мелкий моросящий дождь. Видимость сразу уменьшилась. Нас обступила непроглядная тьма. На горизонте ни огонька. Волны бьют в левый борт и фонтаном брызг обрушиваются на палубу. Сильный стремительный крен. Абросимов и я с трудом удерживаемся на палубе. Катер непрерывно сбивается с курса. Включили кильватерный огонь. Концевой катер держится за головным по этому огню. Мы еле замечаем катер. Форштевнем он рассекает воду, и над его носом вздымаются белые брызги. Только по ним не теряем его из виду. Компас показывал какие угодно курсы, но не тот, которым надлежало идти. Уклонения от курса доходили до 30—60 градусов. При таком плавании мы могли оказаться не там, куда шли. Картушка шлюпочного компаса, установленного в рубке перед штурвалом рулевого привода, металась из стороны в сторону. Рулевой не знал, каким курсом идет катер и не мог удерживать его на курсе. Абросимов следил за показанием главного компаса. Через сигнальщика старшего матроса Г. Д. Цему, находившегося в турельной установке над рубкой, он передавал команды рулевому: — Право на борт! Отводи! Одерживай! Так держать! Лево на борт! Право на борт! От ударов волн и резких перекладов руля катер делал замысловатые движения. А ветер непрерывно нарастал, усиливалось волнение озера. Моросящий дождь сменился проливным. Дождь и брызги непрерывно обливали нас. Я попросил Таранова подменить Абросимова. Но Таранов и десяти минут не продержался у компаса. Оба советовали мне повернуть на обратный курс и возвращаться на базу. Вокруг нас вздымались высокие волны. Крен становился опасным. В любую минуту могло перевернуть катер, ветром или волной сбросить нас за борт. Но не хотелось возвращаться в Шалу. Завтра, может быть, в худшую погоду, нас пошлют в озеро. Нет, будь что будет, а пойдем дальше! На руле стоял старшина 1 статьи Е. В. Ольшевский. Это был опытный, хорошо знающий свое дело рулевой. Перед войной он окончил мореходный техникум по специальности штурмана. Война помешала ему водить большие корабли. Его однокашник и друг старшина 1 статьи К. С. Гончаренко, не менее опытный и прекрасный рулевой, стоял на руле другого катера. Зайдя в рубку, я попросил Ольшевского выводить катер на курс небольшой перекладкой руля. От резких поворотов руля и ударов волн катер все время рыскал из стороны в сторону. Невозможно было определить, куда он идет. Ольшевский ответил: «Хорошо. Постараюсь удержать катер на курсе». Вернувшись на палубу, я попросил Абросимова привязать меня ремнем реглана к нактоузу компаса, чтобы ветром или волной меня не сбросило за борт. Для соблюдения светомаскировки и предохранения компаса от дождя и брызг мы его укрывали защитным колпаком. Наблюдение за курсом велось через большое застекленное окно колпака, которое закрывалось крышкой с двумя шторками. Шторки раздвигались на нужную щель между ними и закреплялись в этом положении винтами. Сквозь щель велось наблюдение за курсом и таким образом сохранялась светомаскировка. Став у компаса, я начал следить за курсовой чертой. Курс непрерывно менялся. Каждая волна, налетая на катер, сбивала его с курса. Чтобы вернуть катер на курс, я передавал рулевому: «Выберите столько-то градусов влево или вправо». Ольшевский, переложив руль, медленно выводил катер на курс. Новая волна сбрасывала катер с курса, и мы снова упорно и настойчиво выводили его на прежний курс. Теперь катер не бросался из стороны в сторону на десятки градусов от курса, а описывал какую-то замысловатую кривую. Петр Павлович Абросимов следил за временем и наблюдал за концевым катером. Медленно шли минуты. Мы подходили к заливу Большое Онего. Ветер крепчал и становился порывистым. Шквалами шел дождь. Вода потоком стекала со шлема на реглан. Ее струйки проникали за ворот кителя и, обдавая холодом, растекались по спине и груди. В сапогах хлюпала вода. Но все мои мысли были об одном: выдержать заданный курс. Были такие моменты, когда казалось, что вот-вот катер перевернется. В такие мгновения сердце невольно сжималось, но ревел мотор, катер, вздрагивая всем корпусом, возвращался в прямое положение. А затем повторялось все снова. Лейтенант Таранов находился в ходовой рубке. Его руки лежали на телеграфе. В любой момент он мог изменить скорость. Все находились на своих постах, и каждый делал все необходимое, чтобы обеспечить ход катера и уберечь его от всяких случайностей. Только разведчики, испытавшие сильные муки от морской болезни и от того, что их бросало в кубрике из одного места в другое, не знали, в какой опасности находились. Час ночи 5 октября. По расчету мы — у прохода маяк Монак — Шардонские острова. Самое опасное место на нашем пути. На палубу были вызваны старшина 2 статьи И. Т. Мущак и матрос Калугин. Их поставили впереди, смотреть по курсу. Ход уменьшили до малого. Хотя ветер дул с прежней силой, волнение заметно уменьшилось. Значит, мы находились недалеко от берега. В кромешной темноте ничего не видно. Тревожные минуты! При уклонении вправо могли оказаться на каменной гряде, выступающей к югу от Шардонских островов. При уклонении влево нас ждали подводные камни и скалы, окаймляющие маяк Монак. Куда ни кинь, везде клин. Волнение озера постепенно стихало, но сохранялся тот же шквальный ветер, шел сильный дождь. Время два часа ночи. По графику должны подойти к берегу. Все, кто находился на палубе, напряженно всматривались в темноту, но ничего не обнаруживали. Медленно текло время. Куда мы идем? Где находимся? Вдруг возглас Абросимова: «Берег! Право на борт! Летим на камни!» Катер резко повернул вправо, вздрогнул и медленно пошел назад. Командир дал задний ход. Я оторвался от компаса и глянул в темноту ночи. Ничего не вижу. Пять часов я непрерывно смотрел на картушку, освещенную электрическим светом. Но через некоторое время глаза привыкли к темноте и я увидел, что перед нами вырисовывался высокий обрывистый берег, покрытый сосновым лесом. Катера с застопоренными моторами стояли у самых камней. С бронекатера была спущена на воду резиновая шлюпка, в нее сели разведчики и заработали веслами. Через несколько минут они ступили на берег. Я спросил Петра Павловича: — Где мы находимся? — Кажется, там, куда шли, — ответил он. Возможно ли это?! От острова Василисин мы прошли около 50 миль. И ни одной минуты головной не лежал на курсе. Нет, тут что-то не то! 30 минут катера лежали в дрейфе. Дождь. Темная ночь. Молчит берег. В такую погоду кому взбредет в голову поджидать нас? Убедившись, что высадка разведчиков произведена скрытно и что на берегу никто их не обнаружил, катера легли на обратный курс. Снова пришлось стать у компаса. Мучил вопрос: где мы высадили людей? Он заглушал все другое. Мысли все время вертелись около него. Волны нагоняли катер, с шумом налетали. Увеличивался крен. По расчету, мы уже прошли опасные ворота и находились в открытой части залива Большое Онего. Волна была почти попутной. Лейтенант Таранов никак не мог подобрать скорость катера, равную скорости волны. При меньшей скорости волны нагоняли катер, заливали его водой и сбрасывали с курса. Когда же скорость катера оказывалась больше скорости волны, низко посаженный нос его зарывался в волну, и катер уходил под воду. Таранов давал задний ход, «вытягивая» катер из воды. К утру ветер отошел на северо-запад, сбил волну. Она стала крутой и неправильной, что-то похожее на толчею. Опасность опрокидывания возросла, но наступал рассвет, и это успокаивало нас. Утром всегда стихал ветер. В девятом часу ветер стих до 5 баллов перестал дождь. Светало. Сигнальщик увидел остров Василисин. Второй раз за 12 часов я оторвал глаза от компаса. Теперь можно и закурить. На корме собрались комендоры, пулеметчики. Пришел туда и Ольшевский. Он бессменно простоял на руле 16 часов. Невероятно, как он вел катер по намеченному пути. Для всех наступила нервная разрядка, и каждый старался высказать все, что он пережил и перенес за эту ночь. — А знаете, товарищ капитан-лейтенант,— обратился ко мне Ольшевский, — когда мы шли к берегу противника в кромешной темноте, я все время видел на небе перед собой серую вертикальную полосу, она простиралась от зенита до горизонта. На нее я и правил. — Это морская травля или одесские шутки? — заметил я. Ом убеждал меня, что сказал правду. В 11 утра мы вернулись в Шалу. Катера отшвартовались. По телефону доложил командующему: «Задание выполнено. Разведчики высажены в заданном квадрате. Потерь нет. Катера исправны». «Хорошо. Сегодня отдыхайте, а завтра готовьтесь для высадки новой группы»,—ответил он. Повесил трубку, стоял у аппарата и думал. Всю ночь мы плавали в тяжелых штормовых условиях, словно с завязанными глазами. Ни одну минуту катера не держались на маршруте. В озере находились около 18 часов и прошли более 130 миль. Израсходовали весь бензин. Чудом не перевернулись. Благополучно возвратились на базу. Каждый из нас бессменно отстоял в этих тяжелых условиях 18-часовую вахту. Каждый проявил хладнокровие, упорство, мужество и умение. Каждый сделал невозможное. В полдень мне сообщили, что от разведчиков получено радио: высажены в заданном квадрате (у мыса Ламбинский). 16 октября мы высадили отряд партизан в количестве 36 человек на полуостров Леликовский, расположенный к северу от острова того же названия. Этот отряд уничтожил вражеский гарнизон и захватил два мешка очень ценных секретных документов. В короткой жестокой схватке противник потерял 92 человека убитыми. С нашей стороны пали смертью храбрых помощник командира отряда и два партизана. Боевой успех был достигнут благодаря внезапности, смелым и решительным действиям партизан и катерников. Партизаны, разведчики, высаженные нами в тыл врага, громили его гарнизоны, уничтожали солдат и офицеров, оружие и боевую технику, сжигали склады, пускали под откос поезда, изматывали врага и сковывали его силы, добывали ценные сведения о его действиях и намерениях, вскрывали оборону и готовили условия для окончательного его разгрома. В этой большой и отчаянной бескомпромиссной борьбе с врагом немало заслуг и моряков-катерников. Источник: (1980) Боевые вымпела над Онего - Стр.73-88