Воспоминания К.А.Мерецкого. Дорогами сражений.

Участники

Страна: СССР, Карелия Мерецков Кирилл Афанасьевич (1897—1968). Русский. Член КПСС с 1917 г. Видный военный деятель, Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза. В годы Великой Отечественной войны командовал войсками Карельского и Волховского фронтов, успешно руководил операциями по освобождению Тихвина, по прорыву блокады Ленинграда, по освобождению южной Карелии и Петрозаводска, Печенги (Петсамо) и норвежского города Киркенес. В 1945 г., командуя войсками 1-го Дальневосточного фронта, руководил боями и операциями по освобождению городов Харбин, Гирин и др. Награжден пятью орденами Ленина, орденом «Победы» и многими другими орденами и медалями. В середине февраля 1944 года, когда войска Волховского фронта, которыми я в то время командовал, освободив древний русский город Новгород, гнали врага на запад, меня срочно вызвали в Ставку. Причина вызова оказалась для меня неожиданной: Волховский фронт ликвидировался, его войска передавались Ленинградскому фронту, а я назначался командующим Карельским фронтом. Эта перемена в должностном положении меня не очень-то обрадовала. Я уже давно просился на Западное направление. А теперь, когда наши войска стояли у границ Белоруссии, территория которой мне была хорошо знакома еще по довоенной службе, перевод на Север казался мне нежелательным. Так я и сказал в Ставке. Но И. В. Сталин ответил примерно так: «Вы хорошо знаете и Северное направление, к тому же приобрели опыт ведения наступательных операций в сложных условиях лесисто-болотистой местности, вам и карты в руки, тем более, что еще в 1939—1940 годах, во время советско-финляндской войны, вы командовали армией на Выборгском направлении и прорывали «линию Маннергейма». Назначать же на Карельский фронт другого человека, совсем не знающего особенностей этого театра военных действий и не имеющего опыта ведения боев в условиях Карелии и Заполярья, в настоящее время нецелесообразно, так как это связано с затяжкой организации разгрома врага. Всякому другому командующему пришлось бы переучиваться, на что ушло бы много времени, а его- то как раз у нас и нет». Против таких доводов возражать было трудно. Далее Ставка сформулировала в общих чертах стоявшую перед Карельским фронтом задачу: в летне-осеннюю кампанию 1944 года освободить Карелию и очистить от немецко-фашистских войск Петсамскую (Печенгскую) область в ходе широких наступательных действий. Так как Карельский фронт длительное время стоял в обороне, и в связи с этим его войска и командиры не имеют опыта крупных наступательных операций, то наряду со сменой командования Ставка решила перебросить в Карелию еще и Управление Волховским фронтом. Приход новых и опытных сил должен активизировать боевые действия. Командующему же надлежит как можно скорее разобраться в обстановке, изучить наступательные возможности фронта и к концу февраля представить свои соображения по разгрому немецко-финских войск. Такова была чисто военная сторона дела. Но не она являлась, пожалуй, самой сложной. Теперь на авансцену выходила «большая политика», поскольку речь должна была идти о Финляндии как союзнике Германии. Естественно, при этом всплывал и весь комплекс вопросов, связанных с событиями еще 1940 года. Дело дополнительно осложнялось тем, что, как известно, в 1940 году Финляндии помогали и те, кто в 1944 году являлся нашим союзником. У них по вопросу о Финляндии имелась своя позиция, далеко не совпадавшая к тому же с их позицией относительно Германии. Советское правительство не могло не учитывать этого. Кроме того, нужно было думать и о послевоенном устройстве мира. А поскольку Советский Союз хотел иметь у себя на северо-западе дружественного соседа, с которым успешно развивались бы обоюдно полезные контакты, наше правительство обязано было не упускать из виду это обстоятельство. Наконец, следовало помнить, что за рубежами Финляндии лежала вся Скандинавия. Практически скандинавские страны судили о нашей внешней политике и соответственно исходили из этого при определении собственной линии по отношению к СССР и в первую очередь на основании того, как развивались взаимоотношения СССР и Финляндии. Да, тамеровско-маннергеймовская Финляндия была военным врагом. От этого никуда не уйдешь! Но этим вопрос, как мы видим, не исчерпывался. Был еще финский народ; была действовавшая в подполье Коммунистическая партия Финляндии; были «лесогвардейцы» Вейкко Пеюсти и его последователи, героически сражавшиеся против немецко-фашистских войск и шюцкоровских отрядов. Вот почему каждое военное решение проблемы сопровождалось здесь еще и длинным «политическим хвостом», и в течение всего того времени, что я командовал Карельским фронтом, я беспрестанно это чувствовал. В Ставке меня информировали, что разгром немецко-фашистских войск под Ленинградом и Новгородом резко отразился на настроении финляндского правительства. Оно запросило Советский Союз об условиях, на которых Финляндия могла бы выйти из войны, и ему была сообщена точка зрения Советского правительства. Основными моментами являлись: разрыв отношений с Германией; интернирование находившихся на территории Финляндии немецких войск; отвод финляндских войск к границам 1940 года. Чтобы скорее закончить войну и уменьшить число жертв, правительство СССР выразило готовность пойти навстречу Финляндии и вести с ней переговоры. В связи с этим мне было указано, что при планировании операций особое внимание следует уделять северному участку фронта, где стояли немецкие войска. Закончив необходимые дела в Генеральном штабе, я отбыл в Беломорск, где находился тогда штаб Карельского фронта. Через несколько дней туда же прибыло Управление Волховского фронта. На его основе было сформировано Управление Карельского фронта, которое в конце февраля уже приступило к работе. Характер этой работы теперь существенно менялся. Карельский фронт возник в первый период войны. На его войска была возложена задача не допустить продвижения врага в глубь нашей территории, обеспечить северный стратегический фланг советско-германского фронта и наши тамошние железнодорожные и морские коммуникации. С этой задачей фронт справился. Боевые действия начались здесь почти одновременно с наступлением немецко-фашистских войск на Ленинград, Москву и Киев. Гитлеровское командование бросило сюда отборные части — горных егерей, прошедших специальную подготовку к действиям в холмисто-лесистой местности и имевших опыт захватнической войны в горах Греции и Северной Норвегии. «Герои Нарвика и Крита» устремились вдоль немногочисленных дорог на Мурманск, через который поддерживалась морская связь СССР с внешним миром и где находилась база Северного военно-морского флота. Они рвались также к Кандалакше, Кестеньге и Ухте, к Кировской железной дороге, к природным богатствам Кольского полуострова и Карелии. Защитники Советского Заполярья и Карелии встретили врага решительным сопротивлением и контрударами. Правда, используя превосходство в силах и технике, противнику удалось потеснить наши части в Заполярье к реке Западная Лица, а южнее захватить Алакуртти и Кестеньгу, овладеть Петрозаводском и продвинуться до реки Свири. Но на этом его успехи закончились. Ни ожесточенные атаки, ни частые воздушные бомбардировки — ничто не смогло сломить стойкость советских воинов. К декабрю 1941 года враг был вынужден повсеместно прекратить систематические атаки, не дойдя ни до Мурманска, ни до Кировской железной дороги Войска Карельского фронта перешли к стабильной обороне. Почти три года они удерживали занятые рубежи, которые протянулись более чем на тысячу километров — от холодных вод Баренцева моря до Ладожского озера. Ни один фронт в 1944 году не имел такой протяженности. Линия Карельского фронта тянулась по тундре и диким скалам Заполярья, затем спускалась к югу по многочисленным рекам, озерам, лесам и болотам Карелии, перехватывая основные дорожные направления, выводящие к Мурманску, Белому морю и Кировской железной дороге. Враг не знал покоя ни в пасмурные, серые дни короткого северного лета, ни в лютую стужу тягучей полярной зимы: наши войска стойко оборонялись и сами неоднократно наносили удары по немецким позициям, подтачивая и обескровливая вражеские части. Советские воины совершали дерзкие налеты в тыл, ходили в глубокую разведку, проводили местные операции по улучшению линии фронта. Корабли Северного военно-морского флота топили вражеские суда и в открытом море, и на базах, обеспечивали важнейшую водную магистраль, связывавшую СССР с Англией и США, В течение всех этих лет Мурманский порт принимал боевые корабли и транспорты, а по Кировской железной дороге ни на один день не прекращалось движение поездов. Воины Севера нанесли гитлеровцам громадные потери. Враг лишился десятков тысяч солдат и офицеров. Стоило посмотреть тогда хотя бы на одно немецкое кладбище 19-го горнострелкового корпуса: десять тысяч крестов, под каждым крестом — по нескольку погибших, а над всем этим безмолвным «березовым лесом» высится колоссальный символический железный крест на гранитном постаменте с далеко не символической надписью. В ходе оборонительных боев оттачивалось воинское мастерство, совершенствовалась техника обороны, складывались формы организации войск. К началу 1942 года войска, оборонявшиеся на дорожных направлениях, были объединены в армии: на Мурманском направлении действовала 14-я армия, на Кандалакшском — 19-я, на Ухтинском — 26-я, на Медвежьегорском— 32-я, по реке Свири стояла 7-я армия. Позиции армий перехватывали в основном дороги и прилегающие к ним полосы местности, удобные для движения войск или маневрирования. А между ними пролегали обширные безжизненные пространства, покрытые дикими скалами, девственными лесами и топкими болотами. Ни с нашей стороны, ни со стороны противника эти места не занимались. Правда, через эти «ничейные» земли разведывательные подразделения проникали в тыл, нападали на вражеские коммуникации, штабы и узлы связи, взрывали склады и собирали информацию. На северном участке фронта (Мурманское, Кандалакшское и Ухтинское направления) против наших войск действовали немецкие корпуса 20-й Лапландской армии. На юге нам противостояли финляндские войска. Отдав приказ о вступлении в командование фронтом, я немедленно приступил к тщательному ознакомлению с ним. Вероятно, читателю будет любопытно узнать, как это делается. Конечно, у каждого командующего имеются свои «приемы». Они проистекают из индивидуальных особенностей того или иного человека, его боевого и жизненного опыта, наконец, разницы в конкретной обстановке. Но существуют и некоторые общие положения, от которых никуда нельзя уйти. Прежде всего важно знать, не готовит ли противник какую-либо каверзу. Поэтому в первую очередь я заслушал начальника разведки. Затем мне доложили о ситуации на отдельных участках фронта и в наших боевых порядках командующие родами и видами войск. Уяснив себе боевой состав фронта и возможные способы управления, я выехал вечером 22 февраля в войска, оборонявшиеся на северном участке. Вместе со мной выехал мой новый заместитель, генерал-полковник В.А. Фролов, который до этого командовал Карельским фронтом, и ответственные офицеры штаба. Сначала мы посетили 26-ю армию (командовал ею молодой и красивый генерал-лейтенант Л. С. Сквирский), которая прикрывала район Кестеньга—Лоухи до Ухта—Кемь, между озерами Среднее Куйто, Топозеро и Кереть. Перед нею стоял 18-й немецкий горнострелковый корпус и отдельные финляндские части, отлично вооруженные и закаленные в боях. Но зато и наша 26-я армия была хорошо укомплектованной и наиболее многочисленной из всех армий фронта, причем в нее входила отдельная лыжная бригада, незаменимая в условиях местной зимы. Здесь еще в августе 1941 года разыгрались самые ожесточенные бои. Захватив Кестеньгу, немецко-фашистские войска подошли чуть ли не вплотную к Кировской железной дороге, ведшей на Мурманск. Находясь почти у цели, они, не жалея сил и не считаясь с потерями, предпринимали одну атаку за другой. Затем немцев поддержала финляндская бригада «Север». Но и это не принесло успеха. Тогда гитлеровское командование перебросило сюда значительные силы авиации, чтобы мощными бомбардировками сломить стойкость защитников станции Лоухи, однако все было напрасно. К осени 1941 года немцы и финны перешли к обороне. Когда я приехал в Лоухи, мне рассказали об одном любопытном эпизоде. В начале 1942 года во время налета вражеской авиации был сбит немецкий бомбардировщик, а летчик, выбросившийся на парашюте, взят в плен. На допросе он с гордостью заявил (тогда еще немецкие пленные вели себя нагло и вызывающе), что ему, между прочим, довелось в своей жизни бомбить три «Л», игравшие важную роль во второй мировой войне: Лондон, Ленинград и Лоухи. Этот забавный случай по-своему иллюстрирует то значение, которое придавало фашистское командование станции Лоухи, и те мысли, которые в этой связи внушались действовавшим здесь немецким военнослужащим. Осмотр частей 26-й армии оставил хорошее впечатление. Приятно было видеть и слышать, как, невзирая на лютые морозы и ветры, отдохнувшие в ближнем тылу подразделения браво двигались в сторону переднего края, а над ними, то там, то тут взлетала солдатская песня: По карельским лесам и болотам, По вершинам заснеженных гор С боем движется наша пехота Защищать край лесов и озер. В приподнятом настроении я выехал в 19-ю армию (командовал ею очень упорный и цепкий в обороне генерал-майор Г. К. Козлов). Она держала оборону на Кандалакшском направлении против 36-го немецкого армейского корпуса, прикрывая Кольский полуостров и подходы к Белому морю. В нее входили в основном как раз те дивизии и части, которые в 1941 году преградили здесь путь немецко-фашистским захватчикам и успели набраться серьезного опыта боевых действий в Заполярье. На эти войска тоже можно было положиться. Следующим этапом на пути командующего фронтом оказались Мурманск и 14-я армия. В Мурманске мне приходилось бывать и раньше. Еще в 1939 году, когда я командовал Ленинградским военным округом, мы с А. А. Ждановым и начальником инженерных войск округа А. Ф. Хреновым специально приехали в Мурманск для изучения местных условий возможного театра военных действий, особенно полуострова Рыбачьего, куда мы отправились вместе с моряками. Это покрытое тундрой плато, на 300 метров вздымающееся над уровнем моря, круто обрывается к морскому берегу, где у ответвления Гольфстрима лежит пропахший сельдью и мойвой важный в стратегическом отношении поселок Цып-Наволок. Мне особенно было приятно встретить в 14-й армии своего старого знакомого, ее командующего Б. И. Щербакова. Я знал его в качестве командира дивизии, ещё по работе в Ленинградском военном округе как способного и культурного командира. Чувство такта и выдержки не покидало его даже в самые напряженные минуты, а таких было у него немало. Его армия состояла всего из двух стрелковых дивизий, морской стрелковой и отдельной лыжной бригад. Их сравнительная малочисленность компенсировалась высоким боевым духом. Именно они в сентябре 1941 года нанесли невосполнимый урон егерям немецкого 19-го горнострелкового корпуса в долине реки Западная Лица, которую сами немцы прозвали «долиной смерти». С 14-й армией взаимодействовал Северный военно- морской флот (командующий — энергичный и решительный контр-адмирал А. Г. Головко, всегда на редкость чутко относившийся к нуждам фронта). Флот осуществлял также оперативные и снабженческие перевозки для армии. В 1941 году за счет личных ресурсов моряки выделили несколько отрядов, которые приняли участие в боях на суше. Впоследствии эти отряды были объединены в морские стрелковые бригады. «Братишки» не щадили себя, и к 1944 году, когда мало кто уцелел из первоначального состава бригад, они были в основном укомплектованы маршевыми подразделениями пехоты, хотя по-прежнему назывались морскими. Нашей встречей в тот раз дело не ограничилось. В ходе подготовки операций мне неоднократно приходилось встречаться затем с адмиралом Головко, бывать у моряков и приглашать их к себе. Однажды, в начале апреля 1944 года, меня пригласили осмотреть прибывший на Север линкор. Головко сетовал, что на прикрытие корабля приходится тратить много самолетов, а выход линкору в море был запрещен. И вот во время осмотра линкора кто-то из присутствующих сказал: «Жаль, что такая громада стоит среди моря и не приносит никакой пользы, а сколько бы вышло танков из его брони!». Это высказывание было не случайным. Среди моряков давно шли споры о том, какие нам нужны корабли и каким станет в дальнейшем Военно-Морской Флот. Известно, что после войны все державы мира, владевшие ранее линкорами и другими крупными надводными кораблями (об авианосцах я здесь не упоминаю: это особый случай), начали пересматривать состав своих флотов, в связи с изменением характера современного оружия и, соответственно, боевых операций. Не хочу вмешиваться в дела моряков, но не скрою, что в тот момент, любуясь красавцем-кораблем, я все же подумал, что три сотни танков были бы нам, пожалуй, более кстати. С командующим флотом у меня установился тесный деловой контакт, когда возникала необходимость, мы охотно помогали друг другу. Моряки нам ни в чем не отказывали. Мы старались следовать их примеру. Когда однажды во время подготовки операции Головко высказал опасение, что у них может не хватить снарядов, я без промедления отдал распоряжение командующему артиллерией фронта подсчитать наши возможности и тотчас поделиться с флотом. Такие отношения не только укрепляли боевую дружбу, но и помогали лучше делать общее дело. Возвратившись в Беломорск, я встретился с командующим 32-й армией, старым солдатом царской армии, активным участником гражданской войны, очень расчетливым и вдумчивым, получившим звание Героя Советского Союза еще в финскую кампанию, генерал-лейтенантом Ф. Д. Гореленко, который прибыл в штаб фронта с докладом. С командующим же 7-й армией генерал-лейтенантом А. Н. Крутиковым, военным до мозга костей и хорошим штабистом, я виделся несколько раньше, в Вологде, куда он прибыл с докладом, когда я направлялся из Москвы в Беломорск. Обе эти армии держали оборону против финляндских войск. Их район боевых действий хорошо был знаком мне еще по 1941 году, когда пришлось руководить операциями наших войск в южной Карелии, сначала будучи представителем Ставки Верховного Главнокомандования, а затем и командующим этой же 7-й армией. В результате изучения местности и противника, встреч с командующими армиями и командирами корпусов и дивизий у меня сложилось следующее представление о возможных путях разгрома противника и освобождения Крайнего Севера и Карелии. Наиболее выгодным направлением для сосредоточения основных усилий являлось Кандалакшское. Оно позволяло произвести расчленение 20-й Лапландской армии на две изолированные друг от друга части. Вспомогательный удар лучше было нанести на Мурманском направлении. Штаб фронта пришел к мнению, что основной формой маневра следовало избрать глубокие обходы открытых флангов оборонительных позиций противника на труднодоступной местности специально подготовленными для этой цели войсками. Увы, для создания должной наступательной группировки на Кандалакшском, а заодно и на Мурманском направлениях даже при самом строгом подходе к изысканию сил и средств своих войск нам не хватало. Поэтому наряду с оперативным замыслом, который мы 28 февраля представили в Ставку, мы просили о дополнительных средствах усиления фронта. Ставка одобрила предложенный фронтом план освобождения Крайнего Севера и приказала, не дожидаясь директивных указаний, которые в свое время будут даны, немедленно приступить к подготовке операции, на что ушли весна и лето 1944 года. Войска усиленно готовились к наступательным действиям на всех направлениях сразу. Велись работы по улучшению дорог, прокладывались колонные пути, оборудовались запасные огневые позиции и дополнительные наблюдательные пункты. В отдельных местах войска провели частные боевые операции, чтобы обеспечить себе выгодное исходное положение; что касается Кандалакшского и Мурманского направлений, то здесь войска постепенно усиливались за счет частей, перебрасываемых с других участков. Для наступления по труднодоступной местности из морских стрелковых бригад, отдельных лыжных бригад и отдельных лыжных батальонов были сформированы легкие стрелковые корпуса — 126-й и 127-й. В отличие от линейных соединений эти корпуса не имели в подразделениях ни автомобильного, ни гужевого транспорта. Тяжелое оружие пехоты, артиллерия, минометы, средства связи, боеприпасы перевозились вьюками. Войска тренировались в умении вести бой на горно-лесистой местности, прокладывать колонные пути своими силами, совершать глубокие обходы по бездорожью. Штабы изучали маршруты предполагавшегося движения, продумывали до деталей построение походных колонн, изыскивали наиболее рациональную экипировку и эффективные методы обеспечения войск. Особенно напряженными были апрель и май, когда с руководящим составом всех трех северных армий командование фронтом провело оперативно-тактические игры, на которых был прорепетирован ход предстоящих боевых действий. Затем в дивизиях провели серию смотровых тактических учений и военно-штабных игр, а командиры дивизий, полков, начальники штабов и оперативных отделений участвовали в сборах. Из чего слагались в то время будни командующего фронтом? Помимо того, что нужно было осуществлять общее руководство подготовкой к наступлению и решать еще тысячи повседневных дел, я старался как можно чаще встречаться с командирами и бывать на учениях и сборах. Там я познакомился почти со всеми командирами соединений. Эти встречи принесли мне большую пользу: они дали возможность ближе узнать командный состав и изучить жизнь, быт и настроения войск. Хотелось также как можно внимательнее прислушаться к высказываниям командиров дивизий, полков и других офицеров, которые, находясь, длительное время на северном театре военных действий, накопили большой и ценный опыт. Приведу такой пример. Когда однажды мне довелось посетить 19-ю армию, чтобы на месте решить вопрос о формах маневра в предстоящем наступлении, очень полезной оказалась встреча с командиром 104-й стрелковой дивизии генерал-майором Г. А. Жуковым. Он, исходя из своего знания местности и данных разведки, высказал мысль о нанесении главного удара по 36-му армейскому корпусу немцев путем глубокого обхода его оборонительных позиций. Эта мысль сразу привлекла внимание, и вот почему. Фронт шел здесь, от Ругозера к реке Тумча и далее в горы, к притокам реки: Ена. В этих местах существовало особенно много «бараньих лбов». Так назывались оголенные ледником и отполированные ветром и дождями круглые вершины гор. Их группки, прижавшиеся одна к другой, назывались «курчавыми скалами». Сама природа препятствовала человеку освоить эти малопригодные для целесообразного использования просторы. А между ними, по лесам и озерам, протянулся так называемый Вермонский рубеж, сильно укрепленный противником. Попытка фронтального прорыва стоила бы очень дорого. Обходный же маневр позволял избежать излишнего кровопролития и траты средств. Вот почему штаб фронта, изучив предложение Г. А. Жукова, рекомендовал его затем командованию 19-й армии как основную форму маневра в предстоящей операции. Итак, подготовка к проведению операции шла полным ходом. Но в том виде, в каком последняя была задумана, ей не суждено было осуществиться. В самый разгар подготовительных мероприятий финляндские руководители прекратили переговоры. Они отказались разорвать с Германией и интернировать или изгнать немецко-фашистские войска из Финляндии. Правящие круги Финляндии по-прежнему держали курс на продолжение войны против СССР. Чтобы вывести Финляндию из войны, Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение нанести главный удар по войскам на Карельском перешейке и в южной Карелии. 30 мая я был вызван в Москву. Вместе со мной прибыли член Военного совета, бывший партийный работник, хороший коммунист и товарищ, генерал-лейтенант Т. Ф. Штыков, командующий артиллерией фронта, грамотный артиллерист, с которым я прослужил всю войну, генерал-лейтенант Г. Е. Дегтярев и начальник оперативного управления, вечно замученный делами генерал-майор В. Я. Семенов. Перед войсками Карельского фронта Ставка поставила теперь задачу очистить от финляндских войск южную Карелию. Пришлось, не теряя времени, прямо в Ставке отработать некоторые детали операции и согласовать ее общий ход с Генеральным штабом. Нами привлекались 32-я и 7-я армии, которые усиливались за счет резервов Верховного Главнокомандования. Отрадно было, что с северного участка фронта ничего не бралось: находившиеся там войска продолжали готовиться к разгрому 20-й Лапландской армии противника. Их подготовка не пропала даром, но пока не они должны были играть роль первой скрипки. Из Москвы, не заезжая в штаб фронта, мы выехали 3 июня в 7-ю армию, которая наносила главный удар через Свирь, и провели рекогносцировку местности с южного берега реки, в районе Лодейного Поля. Этот город оказался совершенно разрушенным. Там, где когда-то проходили улицы, теперь пролегали глубокие, во весь человеческий рост, траншеи. На месте былых домов, под грудами кирпича и камня, находились наблюдательные пункты и убежища. Виднелась и финская оборона: извилистая линия окопов по самому берегу; из воды поднимались рогатки, опутанные колючей проволокой. Все это время на фронте стояла относительная тишина. Лишь изредка, где-то на большой высоте, проносились с характерным шуршанием тяжелые снаряды. Похоже было, что кто-то ворошил охапки осенних листьев. Это артиллерия с обеих сторон обменивалась взаимными «приветствиями». После рекогносцировки командование фронта пришло к окончательному решению нанести основной удар вдоль северного берега Ладоги в направлении на Олонец, Салми, Питкяранту и Сортавалу, что имело в виду три момента: тактический (возможность взаимодействовать с Ладожской военной флотилией контр-адмирала В. С. Черокова), стратегический (окружение финляндских войск, действовавших севернее Онежского озера) и политический (выход к границе с Финляндией кратчайшим путем). На этом направлении были дороги, которые можно было использовать под тяжелые средства вооружения, применяемые обычно при атаке УР (укрепленных районов). Между Лодейным Полем и Савозером, меж холмов Олонецкой гряды лежит Часовенная Гора. Здесь мы расположили временное полевое управление фронта, и отсюда осуществлялось руководство операциями. Наступление войск южного крыла Карельского фронта началось в третью годовщину войны — 21 июня 1944 года. Десятью днями раньше перешли в наступление войска Ленинградского фронта на Карельском перешейке. Они в короткий срок взломали мощные укрепления врага, овладели городом Выборгом и восстановили довоенную государственную границу. Тем временем войска Карельского фронта форсировали Свирь, прорвали укрепрайон Ладога—Онега и, очистив от финнов южную Карелию, также вышли к государственной границе. Эго сделала 32-я армия, от Повенецкого залива Онеги пробившаяся к Куолисмаа. От Куолисмаа фронт протянулся до Питкяранты. Когда наши части прорывались к Питкяранте, минуя левым флангом серые воды старинного озера Нево, прозванного позднее Ладожским, стоявшие впереди соединения финляндской группы войск «Олонец», огибая залив Хиденселькя, отступали на юго-запад, к знаменитым водопадам Иматры. Прикрывавшая их отход авиация противника заходила вечерами с запада, от закатного солнца, а ей навстречу бросались наши «лавочкины» и «Яковлевы». Здесь, на острове Валаам, стоит монастырь, основанный новгородскими выходцами еще в XIV столетии. И, глядя в сторону острова, не раз можно было видеть, как внизу взрезают волны озера переброшенные через Неву на Ладогу корабли Балтфлота, а над ними в воздухе разгораются яростные авиационные поединки. Объединенный удар, нанесенный войсками двух фронтов, поставил финляндское правительство в тяжелое положение. Правда, этот удар дался нам нелегко. Бои были тяжелейшими, наступление шло сравнительно медленно. Ставка выражала недовольство. Но, когда финнам отступать уже больше было некуда, 25 августа правительство Финляндии обратилось к Советскому правительству с просьбой о заключении перемирия. Вскоре в Москве начались переговоры, и 4 сентября финляндские войска прекратили огонь. Вслед за этим на ряде участков фронта появились их парламентеры. Они с радостью сообщали, что война для Финляндии окончена. Узнав об этом, я немедленно позвонил в Ставку, так как никаких указаний относительно перемирия пока не имел. Тотчас последовал ответ: «Финское правительство не приняло еще условий Советского Союза». Но долго «маневрировать» Хельсинки не смогло. 5 сентября пришел приказ из Ставки, в котором говорилось, что финляндское правительство пошло на заключение соглашения. Источник: (1974) Незабываемое. Воспоминания о Великом Отечественной войне - Стр.121-133