Валентина Александровна Семко. Три года детства в финском концлагере.
Гражданские
Страна: Россия, Карелия Сейчас в Братске проживают 69 человек, которые, будучи детьми, пережили ужасы фашистских концлагерей. Валентина Александровна Семко три года своего детства провела в концентрационном лагере в Петрозаводске. Мы решили записать рассказ Валентины Александровны как прямую речь, ничего не добавляя от себя, кроме трёх небольших исторических справок. 22-го июня началась война, а в июле мне уже исполнилось 9 лет. Мы с семьёй жили у реки Свирь. Прекрасное место. Между Петрозаводском и Ленинградом. Мы были оккупированы финнами. Они были союзниками фашистов. Я знала, что шла война. Первым мы увидели самолёт со свастикой, он очень низко пролетел, а мы в это время сидели у школы. Были слышны раскаты орудий. В деревне было волнение, угоняли скот на восток. А по реке Свирь буксиры тянули баржи, на которых были тюки с вещами, и сидели беженцы. И помню только, как бомба упала на баржу. Люди закричали на барже и на берегу тоже. Старшая сестра взяла наши свидетельства, оторвала доски от крылечка и закопала там наши документы. Потом через деревню прошли финны. Люди уходили в лес, закапывали там вещи, я помню, как закопали патефон. У нас отчим был уже в возрасте, хромал, и его не взяли в армию. Семья была у нас большая, детей восемь человек. Мама вышла за вдовца, и её детей было двое – я и маленький Васяточка, ему тогда всего 7 месяцев было. И разница была между детьми большая – старший сын уже служил на флоте. Всё гражданское население финны определили в концлагеря на окраине Петрозаводска, а сами заняли город и дали ему другое название (Aanislinna - Онежская крепость – прим. авт.). Историческая справка. В 1941-1944 г.г. финские войска оккупировали две трети территории Советской (Восточной) Карелии. По приказу главнокомандующего финской армией маршала Маннергейма от 8-го июля 1941-го года на оккупированной территории русское население следовало отправлять в концентрационные лагеря. Детей с 15-ти лет отбирали у родителей и направляли в трудовые лагеря, которых на территории Карелии было немало. Оккупационная политика финских властей предполагала, что родственные финнам в этническом отношении карелы, вепсы, представители других финно-угорских народов должны были остаться на своей территории и стать будущими гражданами Великой Финляндии. Шесть лагерей было. Один лагерь – в нем старушки были, в пятом больше всего народу было. Староста выдавал муку, ее там перемешивали с опилками. Варили кашу. Мама, пока ещё была жива, завязывала мне руки, и я рвала крапиву. Эту крапиву мы мелко резали и делали лепёшки. На улице их пекли на железной плите, которая была поставлена на кирпичи. Ели крыс. Ребята, которые постарше, ловушки для них делали, крысоловки. Так вот питались. Ни разу я не была эти три года сытая. Я иногда есть захочу – заплачу, упаду вот так на спину и кричу: «Мама, мама, я есть хочу!». Мама тоже плачет, уговаривает меня не кричать. А Васяточка всё время молчал. Старосте жалко его стало, она дала нам кусочек сахара, я размачивала его слюной и Васятке давала. За каждую провинность были побои. Взрослых утром уводили на работу. Вечером приводили в лагерь, и они работали на уборке в лагере. Скученность людей была большая, одежды не было. Платье у меня было порванное, под платьем ничего нет, вот так я бегала, рукой обрывки придерживала. Приезжал однажды «Красный крест», выдавали одежду, и вместо этих обрывков у меня потом было другое платье. По лагерю ходил финн, Тойво его звали. Ходил пьяный. Все его боялись. Мальчишки, пока финны меняли караул, подбегали к проволоке и как-то колючки оборачивали, и дети убегали иногда из лагеря в город – поискать еду. Я два раза такую вылазку делала. Боялась, конечно, ужасно. Когда поймают, в комендатуру приводили, заставляли родителей бить детей. Кто кричал, пока его избивали, того отпускали, а кто терпел – получал больше. Историческая справка В концентрационных лагерях содержались как семьи, так и одинокие люди, выселенные из Заонежского и Кондопожского районов, Вознесенья и Подпорожья Ленинградской области, не говоря уж о городских жителях, не успевших эвакуироваться. Уровень смертности во всех шести петрозаводских концлагерях в этот период был необычайно высок. Он был даже выше, чем в немецких лагерях, где смертность достигала 10% (в финских - 13,75%). Иными словами, по жестокости режима финские «лагеря смерти» превосходили даже немецкие концлагеря. Мама умерла в первый год. Она всё говорила мне: «Валюшка, давай поиграем с тобой. Вот тут в мешочке - чулки у меня, чтоб одеть, и платочек. Когда я умру, ты мне одень». Я плачу, а мама говорит: «Мы же играем с тобой, не плачь, я не умру». Когда мама умирала, как раз привезли мороженой картошки. Мама стала есть и как будто подавилась. Я заплакала, а она говорит: «Валенька, не плачь, вот скоро будет тепло, посадим картошечки». Когда мама умирала, уже лежала, говорит мне: «Валюшка, выйди и Васеньку возьми». Я убежала, на землю села, плачу, а Васятка смотрит на меня и только говорит: «Ляля, Ляля…». Потом я пришла, вроде, маме лучше стало. Я пришла, приобняла её… А волосы длинные у неё были. Почему-то запомнила, как вши в этих волосах ползают. Ночью ей хуже стало. Я к соседям пошла, а Лида, соседка наша по деревне, вдруг заходит и говорит: «Мама, мама, а у Вальки мать умерла». Я пришла, а моя мама на соломе лежит, и женщины её уже одевают. Мы с братиком вдвоём остались там. На соломе сидим, а он всё: «Ляля, Ляля…» и к маме тянется. Сидели так до утра. Потом маму унесли в сарай к другим покойникам. Маму похоронили в братской могиле. Потом мне одна женщина в лагере сказала: «Валечка, закончится война, пойдешь на кладбище и от входа увидишь место, где мама твоя». После войны я пошла туда, плакала, звала: «Мамочка, где ты?» А хоронили в три ряда, как тут найдёшь? Я тогда написала на картонке: «Кто будет на этой могиле, сообщите, кто захоронен, если знаете». И мне потом, уже в Братск, вдруг пришло письмо от женщины. Она написала, что там похоронена в первом ряду её дочь Катенька. Каялась, что не уберегла её, как муж просил, когда на фронт уходил. А потом мы встретились с этой женщиной. Я приехала, и она мне рассказала, что старостой в лагере был мужчина с их деревни, и когда Катенька умерла, ей разрешили на санках увезти её на кладбище. Там солдаты уже зарывали яму. Финны говорят, мол, бросай в могилу. Но другой финн разрешил девочку положить аккуратно. Женщина эта спросила, кто там рядом лежит, и ей сказали, что это женщина с четвертого лагеря, у неё двое детей осталось маленьких. Женщина мне эта говорит: «Я подумала тогда: и хорошо, пусть она за моей Катенькой на том свете присмотрит». Вот так я нашла мамину могилу. Историческая справка Пленённый финский солдат 13-й роты 20-й пехотной бригады Тойво Арвид Лайне рассказывал: «В первых числах июня 1944-го года я был в Петрозаводске. На станции Петрозаводск я видел лагерь для советских детей. В лагере помещались дети от 5-ти до 15-ти лет. На детей было жутко смотреть. Это были маленькие живые скелеты, одетые в невообразимое тряпье. Дети были так измучены, что даже разучились плакать и на все смотрели безразличными глазами»… Финские власти отказывают в выплате компенсации пострадавшим от оккупации со ссылкой на мирный договор 1947-го года, в котором нет таких требований со стороны СССР. Когда мама умерла, пришел отчим, забрал Васятку в свой барак. Отчим умолял меня: Валечка пойдем со мной! Но две женщины в нашем бараке говорили, мол, останься, Валя. А потом оказалось, что это было просто наказание для меня. Они с финнами встречались, придут – бросят мне чего-нибудь. Я водилась с их ребенком, а ведь голодная постоянно. Такой соблазн! Ложечку ему несу, нет-нет да и отхлебну. Сама себя ругаю, а удержаться не могу. Они приходили, выгоняли меня. А я куда пойду? Брала какую-нибудь подстилку и уходила спать в деревянный туалет на улице. Лагеря финны специально не строили – обнесли проволокой деревянные дома на окраине города. Ночь в туалете пробуду, а утром снова меня зовут, дают задание какое-нибудь. Из лагеря в лагерь меня бросали. Один раз попала в новый лагерь - без печек, без ничего, спали на опилках. Была в лагерях большая скученность и смертность страшная. Каждый день умирало по 20-25 человек. В 1944-м году 28-го июня нас освободили. Отчим немного не дожил до освобождения. Мне рассказывали, что он пришел с лесозаготовок, сел около печи в бараке, вот так руку в локте согнул, голову положил на неё и умер. Когда ворота открыли в лагере, я побежала в пятый лагерь, где отчим с Васяткой были. Нас формировали уже - кого в какой детдом. Васятку отдали в Дом малютки. Меня тоже в детский дом оформили. От Петрозаводска километров 10-12. В детдоме уже еда была. Там учились. Я пошла сразу в третий класс. Все по-разному учились. И убегали некоторые из детдома. Вши, конечно, были. Сидели, тянули их друг у дружки из головы, а потом считали, кто сколько собрал. Война шла, даже мыла ещё не было. Мылись золой, ещё что-то добавляли туда, уж и не помню. И вдруг на школьной линейке в апреле 45-го года мне говорят, что я поеду в Артек. Я и ещё два мальчика. Артек был разрушен, но корпуса стояли. Ещё война шла, а детей уже отправляли на курорты. Море было холодное, купаться нам не разрешали. Там тоже учились. Девочки там были из блокадного Ленинграда. У некоторых детей были медали. Я помню, нам на хлеб капали рыбий жир на входе в столовую. Девочки из Ленинграда там были уже давно, этот рыбий жир им, наверное, надоел, и они делились со мной. Одна говорит: «Валя, скушай мой рыбий жир, а я тебе сыра за это дам». Я съела и руку под стол тяну, чтобы кусочек сыра забрать, а она мне фигушку из-под стола показывает. Директор нашего детского дома мне наказала - мол, там, на юге, есть деревья, его листики кладут в суп (лавровый лист – прим. авт.), нарвите и привезите хоть немного. Я уж так хотела этот наказ исполнить, но набрала не тех листьев, не с того дерева. Меня маленько отругали, конечно. И однажды мы услышали, как бегут вожатые и кричат: «Война закончилась! Победа!». Нам в столовой, всем детям, налили по такому случаю в чашечки немного вина. Детдомовским в Петрозаводске даже завидовали потом. Были у нас воспитатели, муж и жена - военные врачи. Они привезли из Германии, наверное, целый вагон трофеев: кукол, музыкальных инструментов, одежды. Девочек одели в красивые платья, но размеры не всем подошли, и было так – семь девочек в классе сидят в новом и чистом, а остальные - в старой одежде, в шароварах, в чем придется, в шинелях старых, на ногах - чуни. Жизнь шла свои чередом, и вдруг мне говорят, что ребятишек из Дома малютки увозят. А Васятка уже вырос, ему уже в школу пора. Я побежала на вокзал. Нашла его. Вцепилась в него, как волчица и побежала, понесла его от вокзала подальше. Отнесла в парк, обнимаю его, прижимаю к себе, целую. А военные какие-то проходят мимо, говорят: «Вот какая мама молодая». Я пошла к начальству, попросила, чтобы нас не разлучали. Потом брат остался в детдоме, а я пошла учиться в педучилище. Но мы не потерялись. Братик мой сейчас живёт рядом с финской границей. Двое детей у него. Давно я его, правда, не видела. Так-то он не пьющий, но в День Победы берёт две бутылки водки, закрывается комнате, плачет и пьёт, никого к себе не пускает. Муж у меня с Украины. Когда поженились, жить было негде, и муж уехал в Братск по комсомольской путёвке. Через два года ему дали комнату в бараке, и муж позвал нас. Моря и ГЭС еще не было, когда у нас первый сын родился. Приехали мы в Ермаковку, но она подлежала затоплению, и мы переселились в поселок Дальний, но оказалось, что он тоже будет затоплен. Потом - в поселок Озёрный, там нам дали дом на две семьи. В середине дома печка - стены внутри делали сами. Работала воспитателем, потом поваром в лесной столовой, библиотекарем, но мечтала пойти в медицину. Получила диплом с отличием, прошла специализацию клинического лаборанта, 18 лет проработала в профилактории. Всю жизнь - общественная нагрузка, народный контроль, общественная комиссия. Муж у меня был самый красивый и самый умный. Но много лет я прожила одна. Я всем сказала, что второго мужа не бывает. После войны я приезжала в Петрозаводск. Душа чего-то требовала. Казалось бы, на что мне теперь эти воспоминания, но я ходила на те места, где лагеря стояли. В архивы ходила. Материалы все, фотографии, воспоминания и свои стихи собрала правнучке. Она скоро пойдёт в школу, пусть знает. Валентина Александровна много лет возглавляла общественную организацию малолетних узников фашистских концлагерей Записал: Кирилл Бакуркин
109
Добавить комментарий