Шитова Анна Степановна — В ночь на 21 июля при бомбардировке города вдоль Первомайского шоссе с вражеских самолетов бросали зажигательные бомбы.

Гражданские

Дата: 1 июня 1990 г. Страна: СССР, Карелия Шитова Анна Степановна родилась в 1915 г. в д. Пособково Кадуйского района Вологодской области, русская. Окончила Петрозаводский автодорожный техникум. Накануне Великой Отечественной войны работала в дорожно-эксплуатационном участке в г. Петрозаводске. В 1941-1945 гг. находилась в эвакуации в Вологодской области. После реэвакуации жила и работала в г. Сортавале (в горсовете, ремстройуправлении, домоуправлении). Награждена Почетной грамотой Вологодского облисполкома, медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941- 1945 гг.», «К 100-летию В.И. Ленина» и др. Ветеран труда. Прочитала статью «Эвакуация» от 18 июля 1989 г. и удивилась, что еще интересуются жизнью, той самой тяжелой — военного времени. Я жила в Петрозаводске с мужем и двумя детьми. Муж, Яковлев Дмитрий Кузьмич 1910 г. р., по национальности вепс. Он хорошо знал вепсский, карельский и финский языки, младший лейтенант запаса. Я - русская. Муж работал на автобазе главным механиком, что находилась за северным семафором. Я работала старшим техником в 85 ДЭУ, находившемся по ул. Советской. В мае 1941 г. мужа вызвали в военкомат и через 3 часа потребовали выезда в г. Харьков на бронетанковые [учебные] курсы. Проводив мужа по мобилизации, я осталась с двумя детьми. Эдику было 4 года, а Юре - 3 месяца. Мне было 25 лет. У нас жила няня - девочка 16 лет. Началась война, почти сразу появились [воздушные] тревоги, повторявшиеся ежедневно и по несколько раз. Идешь, бывало, на работу, а только дойдешь, как «воздушная тревога». Бежишь обратно. День и ночь. Почти сразу начали готовиться к эвакуации. Документы необходимые упаковали, а другие готовили к ликвидации. В ночь на 21 июля при бомбардировке города вдоль Первомайского шоссе с [вражеских] самолетов бросали зажигательные бомбы, они летали почти над самой крышей. Летчики хохотали над нами**, метавшимися на руках с детьми с одной улицы на другую. Дым, пожар. При этом не чувствовалось никакого отпора. [Не видно было] ни наших самолетов, ни наших солдат. Дом горел рядом. Одна из женщин видела, как подошел Ворошилов и сказал, чтобы тушили пожар***. Кроме ведер ничего не было. Были одни женщины, и у каждой по 2-3 детей. Тогда же сгорел дом, где размещались 85 ДЭУ и около 10 семей. В тот же день [нам] было предложено за 3 часа подготовиться для выезда из города водным путем. Ровно через 3 часа пришел пикап (автомашина) и привез нас на пристань, где стояла баржа. Внутри баржи были сколочены нары для каждой семьи одни: семьи рабочих и служащих 85 ДЭУ и другие организации. Баржа была забита «под завязь» с одним лазом. Привезли хлеба, велели разобрать и уплотнить. Делали все спешно, т.к. постоянно объявляли «тревоги» и над нами летали самолеты. Прицепил баржу тягач [буксир], и мы поплыли по Онежскому озеру. На палубу выходить не разрешалось... Очевидно, пожалели бомбить, но страха было много. Набожные женщины стояли на коленях и молили, просили Бога, летчиков с самолетов о пощаде. Особенно много было страха до Вознесенья. Одна бомба могла утопить всех в открытом Онего. После плыли по каналу до Белого озера [Вологодской области]. До Белозерска добирались дней 10. Можете представить: без горячей пищи и молока, дети на сухом хлебе, грязные, в душном трюме баржи. В Белозерск привезли с отравлениями и около половины детей и взрослых положили в больницу. Я лежала больная, с сильными болями, а брата 12 лет взяли в больницу. Медсестра подвела ко мне брата и сказала, чтобы я простилась с мальчиком. Сердце разрывалось. Сама больная, и брата уводят с таким предсказанием. Мне же на месте оказали помощь. Через несколько дней всех привезенных стали развозить по колхозам. Мою семью (и еще несколько человек) отвезли в селение Крохи- но в 15 км от Белозерска. Разместили по домам. Мне дали полдома, т. к. семья большая - 5 человек. Дом летнего типа, без зимних рам и утепления. Хлеба стали давать по 500 г и больше ничего. Я написала в облдоротдел, предлагая услуги работать как специалист-дорожник, и одновременно вышла работать в колхоз. Месяц работала [в колхозе]. Первые дни так уставала, что приходила полуживая, но потом попривыкла. Я все думала, почему же колхозников зовут лентяями и бездельниками? Но это же труд тяжелый, и я далеко не способна выполнять [работу] так, как они. Выходила на работу еще одна женщина, Пректик Нина Сергеевна, муж которой умер в Петрозаводске в войну. Главный инженер Ушосдора - финн. Как говорили женщины-рабочие и жены рабочих, нам, т. е. ей и мне, не на что надеяться. У меня с мужем тоже не было связи, как его взяли в Харьков. Потом пришло письмо из облдоротдела г. Вологды. Мне предложили работу в Петриневском районе. Это от Белозерска на Череповец дорога в 80 км [от Белозерска] и 40 км от Череповца... До Белозерска ехали на попутных лошадях, а из Белозерска должна была пойти машина на Череповец через день. Пришлось ожидать и причем на улице. Ночевать никто не пустил. Шел дождь, негде было укрыться, мы промокли до нитки. Много шло народа, и каждый, видя плачевное состояние, спрашивал: откуда и куда, зная, конечно, что мы - эвакуированные. Только к ночи подошла одна женщина и пригласила к себе. У нее в доме нас согрели и накормили. Ребенок, завернутый в одеяло, день уже перестал пищать, и когда я его развернула, то не было сухого места и весь холодный. На машину нас взяли в кузов, [ехали] 80 км. Председатель колхоза имени Сталина, село Воскресенское, поселил меня в дом к вдове. Дом еще новый, но ночью начался дождь и в доме было как на улице, т. е. одинаково шел дождь. Крыша дряхлая. Я на корточках стояла над детьми, чтобы они спали и закрывала собой. Заболели дети и брат 12-летний. Дали отдельный дом летнего типа без зимних рам, но все лучше. На голову не текло. Несколько месяцев я работала техником райдоротдела, а потом - зав. отделом. Всего в Петриневском районе Вологодской области я работала с 25 августа 1941 г. до 17 мая 1945 г. Четыре тяжелых военных года в прифронтовом районе на руководстве дорожным отделом. На главной магистрали Белозерск-Череповец (120 км) находились дорожные участки: один в Череповце, второй в Белозерске. При всех сложных ситуациях (снегозаносы, избитые дороги, промоины, двигающиеся военные части, колонны машин) обращались в райсовет, а райсовет все требовал от нас. Снегоочистительной техники не было, чистили дороги вручную. В зиму 1941 и 1942 г. снежные заносы были настолько велики, что сугробы равнялись с домами, колонны машин американского производства («студебеккеры» и еще какие-то) застревали, не доезжая до Белозерска 10-15 км. Они заводились только при заправке горячей водой. У всех американских машин высокий мост, [только] в сугробах они застревали, а так хорошо проходили. Я приспособилась проводить колонны в стороне от дорог, где снега было меньше. В ведении райдоротдела были три очень важных дороги: на Кириллов 40 км, Петропочинок 60 км и Угрюмово 20 км. Через Кириллов шли войска и снабжение армии, проходя через Ергу, где мы жили, шли на Череповец. Так же и через Угрюмово. В Петропочинке копали окопы, так как ожидали врага со стороны Вознесенья. По дорогам проезд был нормальный, а больше всего трудностей возникало с мостами и мостиками. Старики, женщины, мальчики - вот основная рабочая сила на ремонте мостов и дорог. Однажды при ледоходе снесло мост. Проезд перенесли ниже, т. е. устроили без опор проезд и привязали канатами к столбам на берегу. Ожившая колонна машин прошла благополучно, вода спала и мост долго еще выполнял свою роль. На болотах, где грунт слабый и возможны [были] провалы, мы выстилали гати. Это вот что: вдоль дороги выстилали в несколько рядов срубленные и необработанные деревца, посильные для человека. А потом поперек дороги дожили [стелили] срубленные кусты, иву и другие заросли. Когда идет машина, она давит на выстланное, не застревает и сохраняет целостность дороги. А когда подсыхало, то настил весь снимался. С мужем я долго не могла установить связь после того, как нас вывезли из Петрозаводска на барже, хотя и сообщала в населенные пункты, по которым проезжала. Только в конце 1941 г. я получила письмо. Аттестат, посылка, письма - все было выслано в Петрозаводск, который оказался захвачен врагом. Как жить с детьми, вернее, семье в 5 человек? Хотя время было военное, но даже хлеб не купишь без денег. Деньги требовались повсюду: можно было купить и хлеба, и картошки, хотя немного. Муж писал, чтобы я не очень о нем беспокоилась. Он говорил так: «Я один, и что бы ни случилось, то с одним, а ты ответственная за троих детей. Если с тобой что случится, они погибнут, настрадавшись». Слова его были правильны. В начале 1942 г. в военкомате получила дубликат первого аттестата, несколько писем. Последнее было написано в апреле 1942 г. из- под Харькова, г. Чугуев, и все. В конце 1942 г. сам военком пришел в отдел исполкома и сообщил: «Твой муж, Яковлев Дмитрий, сгорел в танке в боях. Подробное сообщение по месту мобилизации, а ты оформи пенсию». Я не поверила и долго не оформляла пенсию. Писем не было. Надежды тоже не было. Но казалось, вдруг неправда?! Я не показывала вида о своем горе, никто не видел моих слез. Только ночью, когда спали и дети, и няня, у меня лились слезы прямо ручьем. Это заметила моя знакомая: «Что у тебя глаза красные, больны, что ли?» И сказала: «Прекрати плакать, ослепнешь, не вырастив детей». Говорю: «Как?». «Думай о другом, веселом», - ответила она. Веселого, о чем можно было думать, не было. Не приходило даже мысли о хорошем, но плакать я не стала, боясь слепоты. Война отодвигалась. По наши дорогам хотя и шли военные эшелоны, но как-то меньше чувствовался тыл. Нашлась другая работа. Нас, всех руководителей, собирал секретарь райкома ВКП(б), давал инструктаж, и мы направлялись в колхозы, сельские советы. Меня всегда направляли в дальние с/советы. Это 60 км. Пока топаешь, да собираешь народ в одном, втором с/совете, вернешься в райцентр, уже опять сбор у секретаря райкома, опять шагай. Очень долго я ходила в командировку в Петропочинковский с/совет. Там меня уже знали и когда требовалось проводить закрытые партсобрания, то не спрашивали с меня партбилета. Но однажды послали проводить партсобрание в сельсовет, где было много коммунистов, эвакуированных из Ленинграда. Секретарь потребовал предъявить партбилеты. Попросили предъявить партбилет и мне, проводившей закрытое партсобрание. Я - беспартийная. Решали с коммунистами допустить ли меня на собрание — решили допустить. Я провела закрытое собрание, а когда вернулась в райцентр, работники райкома написали мне рекомендацию и оформили кандидатом ВКП(б) в 1944 г. В 1943 г. брата 14 лет мобилизовали и направили в Москву, на завод авиамоторов. Мобилизовали многих мальчиков, большинство из бедных семей. Брат, Павел Степанович Шитов. Все москвичи уехали, т. е. выехали вместе с детьми из Москвы, подальше от войны. Государственные деятели на это место нашли замену. Голодный и изнуренный брат прибегал несколько раз. Я каждый раз уговаривала вернуться, зная о том, что достанут из-под земли и посадят в тюрьму, где еще горше. Уже в 1948 г. он приехал в Сортавалу, где я жила. Скелет - страшно смотреть. Не мог говорить и двигаться... Полгода я отпаивала и откармливала и мало надеялась на [его] поправку, но он постепенно стал приходить в себя. За это время из Москвы с завода авиамоторов получили грозные предупреждения, чтобы вернулся на завод, иначе в тюрьму посадят. Он едва ходил, высокий, тощий, страшный своей худобой. И я не могла и не стала уговаривать его вернуться, тем более что война кончилась. Но не всему конец, пришла повестка в суд: ушел с военного завода самовольно. Только 3 месяца тюрьмы, чему мы были все рады, а то все «годами» пугали. Вернулся в Сортавалу, женился, но здоровья не было, умер... В исполкоме райсовета был буфет. Я знала только одно, что там давали манную кашу на воде с сахарным песком. Как начинался обед, я бежала в буфет, получала порцию каши и бежала домой больше километра. И почти каждый раз получала замечание от старшего 5-летнего сына: «Что ты так долго, где ты задерживаешься, ждем, ждем, так хочется есть». Я говорю, что зачем вы так рано начинаете ждать? «Хотим есть!» - отвечали они. Детей не интересовали ни гулянье, ни улица, коль пуст желудок. Петрозаводск освободили в 1944 г., но нам, жившим в Вологодской обл., [об этом] не сообщили. Только в мае 1945 г. объявили, что в Карелию желающих будут отправлять домой... Вернулась после войны в мае 1945 г. в г. Петрозаводск. Квартира была занята. Ведомство, чья была квартира (Министерство автомобильной промышленности), отказалось освободить квартиру для семьи погибшего Яковлева. В то время существовал закон, чтобы в организации работали из членов семьи кто-нибудь, а я не могла работать в автобазе, дети малые, а главный квартиросъемщик убит на войне. Итак, вернувшись на родину, оказались совсем без крыши над головой. Около недели прожили на вокзале, тогда еще был старый вокзал. Рекомендовали поехать в Сортавалу, где имелось еще жилье. Итак, поехали в Сортавалу. На бывшей кухне финской жила 18 лет. Приехали пудожане, приехали из Сибири бывшие выселенцы. Вернулись фронтовики. Пока устраивала себя, а потом своих детей, а бывшие эвакуированные жили, как попало, и живут так до сих пор. Теперь и понятно, что все Заонежье и Прионежье бывшие в оккупации, пока успели приехать законные владельцы, заняли квартиры Петрозаводска и проявили свой патриотизм. А Правительство Карелии, мотивируя тем, что в оккупации были миллионы, проявило в первую очередь заботу о бывших в оккупации страдальцах, а не о тех, кто всю войну работал на страну и армию, кто сложил голову, оставив семью***. Предоставили баржи для эвакуированных, представители властей и доверенные буквально собирали для выезда, для отъезда населения, немало тех, которые и не собирались уезжать. Оставшиеся считали, что город возьмут, и они уживутся с оккупантами. Конечно, так и получилось: с оккупантами ужились и квартиры получили. Как рассказывает мать моего мужа, которая осталась в Петрозаводске в связи с тем, что сын, Яковлев Николай, студент университета, еще находился в городе, она не могла уехать пожилая, если молодой оставался. Она говорит, что через несколько дней после моего отъезда зашла в квартиру, замок был сбит, квартира раскрыта, разграблена. Не велико богатство было у молодой семьи, но и то собирали мародеры. Вот так и получилось. В Сортавале живу, как в чужом городе. Прочитав статью в газете, я решила написать о жизни в эвакуации. Писала долго и тяжело, со слезами. * 1 июня 1990 г. Датировано по почтовому штемпелю на конверте присланного письма (воспоминания). ** Так в тексте. См. об этой бомбардировке: Куприянов Г.Н. Во имя Великой Победы. Воспоминания. Петрозаводск, 1985. С. 48-53. ***Так в тексте. Надо иметь в виду, что люди в оккупации оказались тоже в тяжелых условиях. Только в Петрозаводске в финских концлагерях находились до 25 тыс. человек. Тысячи из них погибли из-за голода и невыносимых условий. (См.: Макуров В.Г. Петрозаводск в годы суровых испытаний. 1941-1945. Петрозаводск, 2005) Источник: АКНЦ РАН. Подлинник рукописный. (2015) Эвакуированная Карелия: Жители республики об эвакуации в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 - Стр.120-127