Шрифт:
Размер шрифта:
Межсимвольный интервал:
Межстрочный интервал:
Цветовая схема:
Изображения:

Сагайдак Таисия Александровна — Наутро штаб ПВО объявил, что все, кроме комсомольцев, оставили город, эвакуировались.

Гражданские

Дата: 29 декабря 1993 г. Страна: Россия, КарелияПериод: Великая Отечественная война (1941-1944) Сагайдак Таисия Александровна родилась в 1912 г. в с. Мятусове Подпорожского района Ленинградской области, русская. В 1938 г. окончила Лодейнопольское педучилище. До войны работала учителем начальных классов в школах г. Петрозаводска. В годы войны находилась в эвакуации в Молотовской (Пермской) области. После войны учительствовала в школах Петрозаводска. Заслуженный учитель Карелии. Награждена орденом «Знак Почета» и медалями. ... 10 июля я приехала в Петрозаводск*, вышла на станции Голиковка. Пришла домой, дома никого нет. Ивана Ильича мобилизовали в армию. Сын Юра со свекровью Еленой Ивановной вместе с детским садом увезен под Вытегру в деревню Палтога. Я умылась, оделась и пошла разыскивать Ивана Ильича. Соседи мне сказали, что он в штабе армии на проспекте Урицкого, дом 50, где ранее располагался Карельский научно-исследовательский институт культуры. В здание меня солдат не пропустил. Позвонил Ивану Ильичу, мол, жена просит выйти. Он в ту же минуту выбежал, обнял и говорит: «А я не верил уже, что ты сможешь вернуться. Так переживал». Вечером его отпустили домой. Накрыла стол, поужинали, поговорили, погрустили. Легли спать, и вдруг по радио объявили: «Воздушная тревога». Самолеты бомбили мост через реку Шуя, баки с горючим в Песках. Иван Ильич вскочил, на ходу оделся и побежал в штаб армии. Прощаясь, сказал, чтобы я уезжала скорей в Палтогу к сыну: «Не бери ничего, все сохранится». Наутро штаб ПВО объявил, что все, кроме комсомольцев (они нужны были на оборонных работах), оставили город, эвакуировались. Собрала я два места. Коренничок с детской одеждой, да кое- что для себя. Увезла личное дело Ивана Ильича, которое он очень просил сохранить. Днем пришла на пристань, там уже было много народу: старики, женщины с детьми. Нас погрузили на баржу. Маленький буксирный пароходик потянул баржу. Опять началась бомбежка города. Буксир отошел от баржи, а мы, прижавшись ближе к стенам баржи, ждали, что же будет? Наши самолеты отогнали их быстро. Послышался отбой. Буксир причалил баржу и потянул ее по Онежскому озеру. Ночью мы были в Палтоге, что под Вытегрой. Встретила меня свекровь со слезами, боялась, что я не приеду с юга и что она тогда будет с внуком делать? Пошла я в детский сад. Подошла к забору. Смотрю и чуть не плачу. Увидела сына, крикнула, он как стрела примчался. Я плачу, и он плачет. Взяла его домой, и он весь день ходил за мной, боялся, что уеду в Петрозаводск, а его не возьму. Жили мы в Палтоге с месяц. Враг подходил к Петрозаводску. Из Петрозаводска пришла команда: перевезти в глубь страны семьи партийных работников. На пароходе нас привезли в Вологду, из Вологды в Кирилловский район, в село Никольское. Наступила осень. К этому времени Свирь до Вознесенья была захвачена финнами. Петрозаводск - тоже. Ночью в сентябре нас, с десяток семей, эвакуировали снова в глубь страны, на Урал. Погрузились мы в теплушки и много дней ехали в неизвестность. Наконец, поезд остановился на станции Кишерть - это районный центр, недалеко от города Кунгур Молотовской (ныне Пермской) области. Нас ждали. У лошадей, впряженных в большие телеги, стояли колхозники. Нас рассадили и увезли за восемнадцать километров в деревню Черный Яр. По приезде всех нас распределили по домам, тогда согласия у колхозников не спрашивали. Нас троих (меня, сына и свекровь) поместили к престарелым Ширяевым. Дед Василий был инвалидом Гражданской войны, ходил опираясь на палку, было ему лет семьдесят пять. Его жена, бабка Евланья, сгорбленная, лет семидесяти пяти, была староверка. Бабка была молчаливая, дед общительный. Изба была большая, состояла из одной комнаты. Кроме двух столов да нескольких скамеек в ней ничего не было. Стояла сбоку у входа большая русская печь, голбец - рундук, с него бабка забиралась спать на печку. Рядом с печкой были устроены широкие полати под потолком, где мы и спали втроем. Забирались на полати с того же голбца - рундука. Дед спал на двух сдвинутых скамьях. Под бок бросал какую-то шкуру, сверху закрывался тулупом. Дед и бабка спали в том, в чем ходили днем, не раздевались на ночь. Посреди комнаты стояла печь-«буржуйка». В доме было холодно, и дед ночью «шуровал» «буржуйку». На полатях спать было жарко, а на полу было холодно. В доме не было вторых рам. Туалет был под открытым небом, на улице. Через день после приезда бригадир колхоза приказала завтра же выйти на копку картофеля. Пошла я копать, в чем приехала - в резиновых ботиках. День поработала, подошва и каблук в одном ботике оторвались, еле дошла до дому. На второй день дед- хозяин дал мне лапти, бабка Евланья - портянки. Научили, как завязывать, и я с того дня с десяток пар лаптей износила. Летом - лапти-корзиночки, без завязок и портянок. Привыкла, как будто с роду в них ходила. В 1941 г. к зиме я купила всем троим (себе, свекрови и сыну) по валенкам домашней катки, а весной опять - лапти на ноги. Сфотографировалась я в лаптях и отправила Ивану Ильичу** фотокарточку. Он показал фото начальнику штаба политотдела дивизии. Рассказал о нашем житье-бытье, тот сразу дал распоряжение подобрать нам самые маленькие мужские сапоги и выслать. Получила я посылку нежданную. В ней две пары сапог (40-й и 41-й размеры). Обрадовались мы со свекровью. Я сразу же написала письмо, поблагодарила. Осенью 1943 г. мне дали в школе место учительницы, и я весь год на работу в школу ходила в мужских сапогах, а когда шла на ферму за молоком, одевала на них галоши. Получать деньги по аттестату, присланному мужем, приходилось в Кишерти, в райвоенкомате. Туда - пятнадцать километров, и обратно - пятнадцать. Иногда приходила домой, когда уже темно. Особенно тяжело было ходить зимой. Морозы сильные там, иногда и в пургу попадала. Чуть не каждый день писала письма на фронт. И получала часто. Письма получала и читала вслух всем. Хозяева хорошо относились к нам, жалели. Дед, бывало, даст приказ бабке: «Отвесь ребенку фунт масла, дай десяток яиц, дай кружок мороженного молока». Бабка боялась деда и беспрекословно все выполняла. Я платила им. Печет, бывало, бабка шаньги (калитки) и даст Юре первую калитку. Дед ходил на речку ловить рыбу, бабка сделает рыбник, посмотрит на деда, тот качнет головой, мол, отрежь кусок рыбника парню, она его понимала и угощала рыбником. Почтальона дед ждал, как и мы. Приходило письмо, читала я вслух, плакали мы со свекровью, плакал и дед. Дел было по дому много, а рабочая сила я да свекровь. Дрова надо было напилить, расколоть. Пилили мы бревна со старого сарая, толстые, колоть и пилить было тяжело. Толстые чурки я колола клином, это отец научил меня им пользоваться. Я колола, свекровь складывала в костер, носила домой. Воду я носила с колодца на коромысле. Полы были некрашеные, мытья много. Баню надо было истопить, на всех воды наносить - все на мне. Белье стирать - мыла не было, варила щелок из золы. До крови переедал щелок кожу рук. Надо было терпеть, выхода не было. Много пришлось поработать в колхозе. Весной садили семенники моркови, семена потом собирали, и колхоз их продавал. Прополка овощей летом, осенью - сбор их, уборка льна, зимой - вывозка навоза на поля, пряли со свекровью пряжу для рыболовных сеток. Вставала бабка Евланья рано, затопит русскую печь, я присяду поближе к огоньку и пряду. До чая, до работы два просня (два веретена) и напряду. А потом иду в колхоз на работу. Однажды в 1942 г. летом бригадир отправила меня в город Кунгур продавать овощи. И я проторговалась. Покупатели говорили: «Ну, молодуха, прикинь хоть еще-то луковичку, морковинку, редиску». И я подбрасывала всем. К обеду все было продано. Деньги положила в мешок, поехали с шофером обратно. В правлении колхоза стали с бухгалтером деньги считать: не хватает по накладной за полученные мной овощи почти 400 рублей. Проторговалась. Жалела людей, «поход» давала. Сходила домой, взяла с запасов и внесла. Больше торговать не поехала. Осенью молотили хлеба на «сложке» с конным приводом. Куда меня ни поставят - везде получалось: и на подаче снопов, и на отброске соломы, лопачении зерна, за коневода приходилось быть, подгоняла лошадей, а колхозницы окликали: потише, не успеваем. Легко управлялась в роли помощника бригадира по уборке и обработке льна. Рвали, сушили, мотали - семена получали, мочили, сушили, трепали от кострицы, мяли, в кудельку собирали, пряли. Пряли пряжу для рыболовных сеток. Всему этому была научена в детстве родителями. Зимой возили на поля навоз. Нагребать навоз учил отец, бывало так: не глубоко вилы пускай, пласт поменьше бери. Я так и делала. Получалось хорошо. Один раз бригадир назначил меня на вывоз навоза. Лошадь дал молодую, плохо еще объезженную. Набросали мне навоз на дровни, выехала я от скотного двора, как заправская крестьянка. Дорога была в гору. Лошадь легко везла воз. Подъехала я к полю, лошадь остановила и хотела опрокинуть воз. Подложила между полозьями стяг, дровни чуть накренились, навоз опрокинулся, а лошадь моя как рванет, и умчалась к скотному двору. Осталась я в двух километрах от деревни. Плачу, приговариваю, ругаю себя и все на свете. Иду пешочком, а уже вечерело. Колхозники испугались, когда одна лошадь пришла. Целый переполох был у них. Прихожу с распухшим от слез лицом. Обрадовались, что жива. На второй день отправили готовить семена ржи и пшеницы к весне. Работа была тяжелая. Надо было переносить семена в мешках из одного амбара в другой. Пропускала семена через веялку, триер. За день так наносишься мешков, приходишь с работы, еле стоишь на ногах, руки и спина болят. Непосильная работа дала осложнение: заболела печень. Желчь разлилась так, что вся была желтая. Желтуха. Дня два-три, пока была температура, бригадир дала полежать. Спасибо хозяйке, бабке Евланье, она заваривала какую-то травку и поила меня. Стало легче. Но незалеченная желтуха позднее перешла в хронический холецистит. Тут меня, видимо, бригадир пожалела, и я пряла пряжу какое-то время после болезни. Научилась, вернее, напрактиковалась быстро мотать на мотовиле, считать чисменки и пасмы, получался моток. Много мотков было напрядено и сдано в правление колхоза. Вечерами зимой женщины вязали носки, варежки, шили кисеты, вышивали носовые платки, пекли пряники, печенье и отправляли посылки на фронт. Я напекла пряников, печенья, бабка Евланья связала носки шерстяные, шарф, и отправила я посылку Ивану Ильичу. Получил он посылку и отчитал, зачем я это делаю. Мы сыты, писал он. Колхозники на посылках писали просто: «Воинам Северо-Западного фронта». В 1941-1942 гг. много было сельских сходок по сбору средств на оборону. Некоторые вносили тут же на собрании кто деньги, кто облигации. Я одной из первых подошла к столу и внесла на три тысячи рублей облигаций. Иван Ильич в одном письме просил меня так сделать. Когда я об этом написала ему, он был благодарен. Поздней осенью 1942 г. Кишертский райисполком Молотовской области наградил меня Почетной грамотой за активную работу на колхозных полях в дни Отечественной войны в соревновании с Северо-Западным фронтом. Я написала о награждении Ивану Ильичу на фронт. Он был горд за меня, воодушевлял на большие дела. Работала чаще сверх сил, не замечая усталости и переутомления. Время было такое, нельзя было работать иначе. Местные женщины иногда говорили: «Не гонитесь вы, бабы, за ней, не глядите на нее, все равно за ней не угнаться». А бригадир, бывало, свекрови моей и скажет: «Ну и невестка у тебя работящая!». А она в отвеет: «Эта еще что, а вот у меня там есть невестка...» За работой на колхозном поле, за домашней крестьянской работой на своем участке время в ожидании писем с фронта шло быстрее. Работа отвлекала. Письма я писала чуть ли не каждый день. Получала нерегулярно: то нет ни одного письма, то сразу два-три получу. Письма были добрые, теплые, ласковые. Прочитав письмо, тут же садилась к коптилке и писала ответ. Письма с фронта были для нас, эвакуированных, событием. Читала и для хозяев, у кого жила. Иногда письма навевали какую-то непредсказуемую грусть. Плакали мы со свекровью, плакал сын Юра, плакали старики-хозяева. В первых числах января 1943 г. я получила письмо, датированное 29 декабря 1942 г. и радовалась, что у мужа все хорошо, что он жив. А в середине января получила известие, что 2 января 1943 г. он убит, а 3 января похоронен. Не описать боль. Плакали с нами дед Василий и бабка Евланья. Несколько дней меня даже на работу не назначали. Казалось, не хватит сил пережить. Хотелось идти добровольцем в армию. Но рассудок подсказывал, что надо жить, бороться, ведь кроме меня у сына никого нет. А сын ходил за мной по пятам и смотрел на меня испуганными глазами. Как бы повзрослел. Много писем в те дни получала от сослуживцев части, очень они тяжело переживали. Прислали посылку - вещи Ивана Ильича, а Юре — пакет конфет. Прислали фотокарточку Ивана Ильича. Каждый день теперь казался годом. Ушла в себя. Пошла в роно в Кишерть и попросила назначить на работу учительницей. Освободи-лось место в местной школе (учительница уехала к родным). Выслушали меня. Посопереживали и дали согласие. Я не верила долго этому, думала, не может быть, что буду работать в школе. Получила в двухкомплектной школе первый и третий классы, а вторая учительница вела второй и четвертый классы. Работа в школе после такого тяжелого труда в колхозе была великим счастьем. Работать с двумя классами я уже умела. Итак, явилась я в школу в хромовых мужских сапогах 40-го размера. Это после лаптей-то, да хромовые сапоги?! Ушла с головой в работу. А тут заболела заведующая школой, пришлось мне заниматься в две смены. День был весь занят, вечером при коптилке проверяла тетради, готовилась к урокам, готовила наглядные пособия. С деревенскими ребятами работать было легко, но очень уставала. Через две недели приступила к работе учительница, которую я заменяла. Я с головой ушла в работу. Перед зимними каникулами приезжала проверять работу инспектор роно и, обобщая проверку, отметила мою работу. На зимней учительской конференции в Кишерти мне вынесли благодарность приказом и дани премию - мыльницу местного Лысьвенского производства, которую храню до сих пор и пользуюсь ею. Учебный год окончила, имея одного второгодника. Летом с ребятами ходила в колхоз на прополку овощей, собирали колоски на полях. В конце лета нас разыскали Ильюхины, сестра Нина и ее муж Митя, которые были эвакуированы в поселок Гайва Молотовской области. Жили мы, оказывается, близко друг от друга. Завязалась переписка. Осенью Дмитрий Михайлович приехал на лошади, увез коренничок, взял с собой Юру, а я приехала позднее пароходом. Встретила нас сестрица со слезами. Поплакали, погрустили, а жить надо! Через месяц я устроилась в школу учительницей начальных классов. У Нины было пятеро ребят, да нас двое, а комната была одна, 18 квадратных метров на пять человек. Готовилась к урокам у соседки. Потом освободилась на нижнем этаже маленькая комнатка и ее отдали мне. Нина готовила еду, и мы все вместе долго питались. Питание было плохое. Варила какой-нибудь крупяной суп, лепешек напечет из тертой мороженой картошки или с очистков. Митя питался в столовой ИТР. Он был председателем профкома, работал механиком, и вечером, когда возвращался с работы, в кармане гимнастерки приносил пиленый кусочек сахара. И когда все собирались к чаю, он этот кусочек, завернутый в бумажку, давал Юре. Один раз сказал ребятам своим: «У Юры нет папы, надо о нем заботиться, беречь». И так было всегда, пока мы питались вместе. Никто из ребят не просил сахара у отца. В предзимье я купила козу за 13 тысяч рублей. У Мити был сарайчик, он отгородил место для козы. Коза оказалась породистой, давала до трех литров молока. Тут жить стало легче. Юра хорошо пил козье молоко, креп, не болел, да и Нине для ребят я ежедневно давала молоко. Умудрялась летом, когда коза давала много молока, продавать один литр за десять рублей. Летом я нарастила овощей, картофеля. Наносила очень много веников. А за вениками ходили я с Митей и его старшие сыновья Володя и Гена. Возни с козой было много. Надо было в шесть утра подоить, проводить в стадо, вечером сходить, встретить, убрать за ней. Спать было некогда. Надо было ведь и в школе работать. Но в труде и заботах легче было переживать нахлынувшее на меня горе. Трудности закаляют человека, знаю по себе. Вся моя жизнь прошла в борьбе - выжить, выжить, добиться поставленной цели. Да, это так! * Приехала из Алушты, где отдыхала по путевке. ** И.И. Дюжев - муж Т.А. Сагайдак. Воевал на Карельском фронте в должности заместителя начальника политотдела 289-й стрелковой дивизии Карельского фронта. Погиб в боях 2 января 1943 г. (См.: Дюжев И.И. Письма с Карельского фронта. 1941-1942. Петрозаводск, 2005). Источник: АКНЦ РАН. Подлинник. (2015) Эвакуированная Карелия: Жители республики об эвакуации в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 - Стр.401-408
 
57

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Спасибо!Мы прочитаем Ваше сообщение в ближайшее время.

Ошибка отправки письма

Ошибка!В процессе отправки письма произошел сбой, обновите страницу и попробуйте еще раз.

Обратная связь

*Политика обработки персональных данных