С.Ф. Черемхин. (Гвардии старший матрос гвардейского эскадренного миноносца Гремящий).

Участники

Страна: СССРПериод: Великая Отечественная война (1941-1944) В июне 1941 года я окончил железнодорожную школу ФЗО № 14, что на станции Лосиноостровская, по специальности — составитель товарных поездов. При распределении я был направлен в город Кандалакшу Мурманской области. Мы — группа из 6 фезсошников — прибыли туда 7 июня. Начальник железнодорожной станции посмотрел на нас, съежившихся от холода, — погода была ненастная, ветреная — и сказал, что взять нас на работу не может, так как нам, видимо, нет и восемнадцати, а станция — узловая, движение большое. Нас направили в Алакуртти, недалеко от финской границы. Это был небольшой поселок с недавно выстроенными домами. Дома смотрелись очень красиво — в два этажа, новенькие, аккуратные. Только почти полупустые — несколько станционных работников да еще военные жили в них. Дежурный по станции Алакуртти показал рукой на дома и сказал шутя: — Выбирайте, где хотите жить, или каждый по дому берите. Нам было не по себе, полторы дюжины домов, кругом лес и сопки, безлюдно. Мы выбрали дом, который был ближе всех к станции, расположились в одной комнате, все шестеро. Оформили нас дублерами составителей товарных поездов, потом начали ездить старшими кондукторами товарных поездов, работали по сменам. Ожила станция, начали приходить эшелоны с различным грузом. Когда мы приходили к себе после смены, друг другу рассказывали: — Я привез эшелон танков. — А я — эшелон красноармейцев, и все вооружены. — А я — эшелон орудий, все зачехлены. «Наверное, будет война», — такие мысли все чаще приходили в голову. Было тревожно. А однажды я должен был, согласно паспортам, отметить на вагонах, куда их отправлять, — на разгрузку или за границу, так как шла торговля с Финляндией. Когда я писал на вагоне слово «Финляндия», ко мне подошел часовой и сказал, оглянувшись по сторонам: — Сотри, что написал. — Согласно документу, этот вагон идет за границу, — ответил я. — Не пойдет туда. Там немцы, у себя железнодорожные пути разбирают. А мы у себя — тоже. ... Однажды услышали орудийные залпы. Все выскочили из домов и увидели, как зенитное орудие ведет огонь по самолету, уходящему в сторону границы. — Это разведчик! Вот наглецы! — сказал стоявший рядом с нами военный. Спустя некоторое время, после прихода эшелона, я лег спать, но меня разбудили, сказали, что всех собирают на станции, там будет митинг, а что за митинг — неизвестно. — Наверно, кто-нибудь приезжает, — предположил один из нас. И действительно, пришла дрезина. Представитель в военной форме, с воспаленными глазами, коротко сказал собравшимся, что выступал по радио товарищ Молотов: немцы напали на нашу Родину, началась война. Выступило еще несколько человек. Женщины плакали, мужчины были молчаливы и серьезны. Мы, мальчишки, стояли стайкой и радовались: «Эх, повоюем!» В первые дни войны разбомбили станцию и железнодорожные пути. Пути сразу же восстановили. Увеличился грузооборот. Многих призвали в армию. Работы было много. Приведешь эшелон, тебя тут же (прими документы, распишись) посылают на другой эшелон. Так началась работа без сна и отдыха... Для того чтобы принять эшелон, необходимо сверить всю документацию на каждый вагон, чтобы он стоял в определенной последовательности. Составитель поезда это знает. Наш начальник поездных бригад раз в две недели по очереди давал выходной на четыре часа — получить заработную плату, хлеб по карточкам на десять дней и сходить в баню. В городе баню разбомбили, поэтому была только санобработка для мужчин и женщин — общая большая комната, перегороженная скамейкой, по одну сторону — женщины, по другую — мужчины. Так и мылись. Одежду прожарят, скорее одеваешься, чтобы не остыть и чтоб воздушная тревога не застала. А то был такой случай, когда голыми бежали в бомбоубежище. После такого выходного снова на работу — на поезд и в путь. С собой приходилось носить все фонари для поезда, фонарь ручной, хлеб, что получал по карточкам, противогаз, который нужно было иметь при себе обязательно. Фашистская авиация всегда бомбила наши поезда, поэтому в составе поезда находились зенитные установки: одна в начале поезда, а другая — в конце, чтобы отбивать налеты вражеской авиации. Не обошлось и без потерь наших ребят. Пропал без вести после бомбежки эшелона Леша Шлечков. Получил тяжелую травму плеча Щепочкин, травму руки Чернов. Но, несмотря на все трудности, духом не падали, работали бесперебойно и быстро. Рядом со станцией Алакуртти находился хорошо замаскированный аэродром. Взлетная полоса была завалена пнями. Надо истребителю подняться в воздух — трактор-тягач убирает пни со взлетной полосы. Самолет взлетит — снова пни наваливают на полосу. Прилетит самолет, сделает круг — полосу освобождают. И так каждый раз. Немцы так и не смогли обнаружить крохотный аэродром. Со станции Алакуртти все поездные бригады перевели на станцию Кирки, потом в Кандалакшу, и мы сопровождали эшелоны на фронт с военным грузом, а иногда и с ранеными. Артобстрел станции немцы не прекращали. Последний раз послали нашу бригаду, чтобы забрать все оставшееся на станции — немцы вот-вот должны были быть там. Приехали, там уже стоит эшелон, а поездной бригады нет. Мой старший говорит, пряча глаза: — Я сейчас поеду, а ты оставайся. Уедешь последним эшелоном, когда погрузят все, что успеют погрузить. Я был горд, что остаюсь один с паровозной бригадой и что мы последними будем покидать станцию. Как только эшелон ушел, я направился к зданию вокзала. Здание было разрушено, уцелела одна лишь комната. Ко мне подошел майор и, окинув меня взглядом, спросил: — Ты начальник? Я понял, что единственным железнодорожником на станции остался я один, и ответил: — Я... — Тогда командуй нами. Здесь целый батальон. Мне дали задание: снять псе железнодорожные пути на станции и погрузить на платформы. Начнем? Я кивнул. Надо расставить платформы по всей длине станции. Красноармейцы уже вовсю разбирали пути, и я объяснил машинисту паровоза, как подавать платформы для погрузки рельсов. Уже стемнело, артобстрел все продолжался, работа шла полным ходом. Работали всю ночь слаженно, без разговоров. Время от времени раздавались команды: — Начальник, подай платформу!.. — Начальник, прицепи платформу!.. На рассвете погрузку закончили. Груженный рельсами поезд — около 30 платформ — стал набирать скорость. Хотелось как можно быстрее уйти из-под артобстрела. В Кандалакше меня направили во всеобуч. 110-часовая программа для допризывников — обучение военному делу. Мы были автоматчиками. Через некоторое время опять всеобуч — 110-часовая программа для истребителей танков. Изучали стрельбу из противотанкового ружья, кидали гранаты и связки гранат. От скудного питания и отсутствия витаминов болели цингой. В столовых нас заставляли пить ЮЗ настой хвои (витамин С — желто-зеленая жидкость с запахом смолы). Многие из нас болели «куриной слепотой». Тоже от недостатка витаминов. Меня по желанию призвали на флот. Учебный отряд располагался на Соловецких островах. Я попал в школу оружия — торпедистом. Занятия проходили в Соловецком монастыре, а жилье пришлось для себя строить самим. Землянки рыли в любую погоду: на склоне копали котлован, пилили лес, делали накат, и к первому снегу землянка была готова. Дежурный топил печь-чугунку, но было сыро и душно. Учились по сокращенной программе. Потом — Мурманск — Ваенга и — по кораблям. На эскадренный миноносец «Гремящий» поступило 25 молодых краснофлотцев по специальностям: кочегар, радист, артиллерист, сигнальщики, минеры, торпедисты. Я был торпедистом-минером. Нас, молодых специалистов, окружили заботой и вниманием. Все рассказывали и показывали, учили, да и мы многое сами знали после учебного отряда. Когда были боевые или воздушные тревоги, нам помогали. Мы быстро вписались в коллектив корабля. По воздушной тревоге я был расписан на 76 мм орудии на подаче боезапаса. Особенно сложно было, когда находился под стволом соседнего орудия: пламя, грохот, команды слышно плохо, а ты продолжаешь делать свое дело. Однажды была дана команда: «Корабль к походу, к бою изготовить, закрепить все по-штормовому». Мы узнали, что идем в набеговую операцию на фашистский конвой. Некоторые матросы переодевались в чистые робы или новую форму... Корабли шли несколько часов, но вражеский конвой так и не встретили. Повернули назад, по пути обстреляли вражескую крепость Варге. Над крепостью зажглись прожектора. Фашисты думали, что их бомбят самолеты. Ночью хорошо были видны пожары и взрывы бомб... Фашистская батарея сделала несколько выстрелов вслед ушедшим дальше в море кораблям. Четыре раза наш гвардейский эскадренный миноносец «Гремящий» ставил мины. Эсминец принимал по 56 мин, которые мы крепили к палубе на случай штормовой погоды. Мины были предварительно подготовлены к установке. Выходил в море с наступлением темноты. Шли без огней, соблюдая маскировку. Через несколько часов поступала команда: «По местам стоять. Мины ставить». В постановке мин участвовал весь личный состав, согласно расписанию. По команде «Начать постановку мин!» мины катили по рельсам на корму по правому и левому бортам. По команде «Правая!» мину толкали в воду с правого борта, по команде «Левая!» мину сбрасывали слева — и так по очереди с равным интервалом. Мины все поставлены, корабль ложился на обратный курс. При походах и тумане особенно было сложно, если по курсу попадались плавающие мины. Немцы пускали их по течению Гольфстрим в нашу сторону. А при ясной погоде — смотри в небо за авиацией противника или следи за перископами подлодок. При встрече нашего конвоя еще издали было видно, как над каждым транспортом на тросе висит аэростат против авиации противника. В штормовую погоду, когда стоишь на вахте, промокаешь насквозь. Поэтому сменишься с вахты и идешь в машинное отделение, где и отогреваешься у горячих труб. Потом опять на вахту, боевой пост. Выйдешь из тепла, от тебя пар валит столбом* немного подсохнешь и в готовность № 2: наблюдаешь за морем и небом и обо всем докладываешь по телефону на мостик. И так каждый день, пока не закончится шторм. Мы получили задание — поддержать артогнем наступление сухопутных войск в Петсамо-Киркенесской операции. Гвардейские эсминцы «Гремящий» и «Громкий» вошли в Мотовский залив в полной темноте. Высадили корректировщиков. Эсминцы вели сильный огонь из главного калибра всю ночь, потом — на базу за пополнением боезапаса, и опять на огневую позицию. Настроение у всех было хорошее, сердце радовалось — наконец-то фронт перешел в наступление! На боевых постах смены не было. Некому было менять. С дежурным по камбузу кок обходил все боевые посты, приносил что-нибудь перекусить. В той операции погиб командир 3-го орудия старшина I статьи Филь. Похоронили мы его на кладбище в Ваенге. После войны в отпуск я приехал домой, в деревню. Встретил там двоюродного брата Якова, приехавшего в отпуск из Берлина. Он рассказал, что у немцев была награда «За взятие Алакуртти». Видимо, крепко досталось фашистам от наших солдат, если даже медаль учредили. В Алакуртти фашистам ничего не оставили: ни домов, ни станции, даже железнодорожные пути были разобраны. Вот коротко о том, о чем я помню всегда, — предвоенное время и Великая Отечественная война. Источник: (2000) Слава тебе Карельский фронт. Воспоминания ветеранов - Стр.101-105