Носкова Александра Михайловна — В связи с началом Великой Отечественной войны вся жизнь резко изменилась.

Гражданские

Дата: 8 мая 1990 г. Страна: СССР, Карелия Носкова Александра Михайловна родилась в 1914 г. вс. Сорока Кемского уезда Архангельской губернии (ныне г. Беломорск Республики Карелия), русская. Окончила фабрично-заводскую семилетку (ФЗС). Накануне Великой Отечественной войны работала председателем республиканского ВОГа (Всероссийского общества глухих) в Наркомсобесе КФССР. В 1941-1944 гг. находилась в эвакуации на Урале, в Свердловской области и г. Беломорске КФССР. После окончания войны жила и работала в Беломорске старшим инспектором Госстраха. Награждена медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «30 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «40 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» 1. Я узнала о начале Великой Отечественной войны в Москве. Здесь я находилась на курсах по изучению мимики глухонемых. Курсы должны быть 3-месячные. Мы проучились только месяц, вдруг переполох: по радио передали, что Германия напала на СССР. 2. В связи с началом Великой Отечественной войны вся жизнь резко изменилась. Во-первых, я с трудом выбралась из Москвы, три дня стояла в очереди к коменданту г. Москвы, чтобы получить пропуск на выезд к месту работы в г. Петрозаводск, где я жила и работала председателем Карельского отделения ВОГ. Здесь мне жить пришлось только неделю, так как сразу назначили уполномоченным вести инвалидов ВОГа в эвакуацию в Архангельскую область. Мне была поставлена задача: не имела права выехать обратно до тех пор, пока не трудоустрою каждого и не подыщу им жилье. Этот период прошел для меня очень трудно, здесь я задержалась более месяца. Уехала из Петрозаводска, оставила свою квартиру с вещами, одеждой, обувью, взяла только ключ в карман и одежду, что на себе. Мы думали, что наш эшелон повезут через Беломорск, а повезли через Волховстрой, т. к. в Медгоре был разбомблен железнодорожный путь. Под Волховстроем наш эшелон попал под бомбежку. Жутко было, много из эшелона осталось там убитыми, искалеченными. Затем наши самолеты отогнали врага и нас повезли опять в дальний путь... Приехала я в Архангельск, явилась в эвакопункт, меня отправляют в область. Я доказываю, что этим людям в области будет плохо, они не смогут применить свои силы по специальности. Попросила на первых порах талоны на хлеб и в столовую, а железнодорожное начальство требует немедленно освободить вагон. Я знала, что в г. Архангельске тоже должен быть ВОГ, сходила к своим коллегам и попросила содействия, временно приютить нас на ночлег. Общество ВОГ выделило нам клуб. Затем я составила списки лиц по каждой специальности и пошла по организациям договариваться о трудоустройстве людей. Сама я организации и самого города Архангельска не знала. Обратилась к местным властям, они хорошо выслушали и приняли меняя. Люди были разных специальностей: портные, слесари, пекари, плотники, повара, закройщики, сапожники, маляры. Все были трудоустроены и обеспечены комнатами в общежитиях. Затем собралась возвращаться в Петрозаводск и опять надо было идти к коменданту г. Архангельска: без пропуска нельзя было купить билет. Наконец, очередь дошла, обращаюсь к нему, дайте, пожалуйста, пропуск в Петрозаводск, а он говорит - нельзя. Как нельзя, я там работаю, там осталась квартира, вещи, одежда и т. д. Он мне в ответ, много там у него что осталось. Нельзя... Пришлось взять пропуск в Беломорск, т.к. там жили мои родные: престарелый отец 77 лет, больная сестра, инвалид II гр. и ее 4 детей 12-11-5-2 лет. Я мечтала: семью захвачу, [слово неразборчиво] уволюсь и поедем вместе, а может, в Беломорске останемся. Приезжаю, а их уже дома не было, эвакуированы в Свердловскую область. 3. Приехала домой, а все пусто, хоть шаром покати. Думала, что-либо взяли сестра и дети, вышло, что они ничего не могли взять, кроме белья ребятишкам да отцу. Мне потом говорили, что с трудом они сами-то передвигались и добрались до места погрузки в ж/д вагон. Здесь я еще узнала, что в Беломорск эвакуируют столичные организации КФССР. Я была в полном расстройстве - не знала, что делать, как искать всех своих. Сходила в райсовет, где я до войны работала. Там добрые люди: секретарь райсовета М.И. Галекевич посоветовала ждать дома - возвращение начальника эшелона по эвакуации Ф. Новоселова (отчества не помню). Я его хорошо знала и часто навещала их квартиру - жена сказала, что все еще не приехал. Спустя еще неделю встретилась с т. Новоселовым, он разъяснил, что точно семью мою не знал. Но по [слово неразборчиво] передвижения сказал, что женщина с четырьмя детьми, в т.ч. малыми, и старым - дряхлым отцом, которого поддерживала девочка 12 и мальчик 11 лет. Это были внучата его, они медленно с трудом входили в товарный вагон и также на месте приезда выходили из него. Он сказал, что наш эшелон ушел на Урал в Свердловскую обл., г. Алапаевск. В какой район их направили, не знал. 4. Мне предлагали остаться работать в Беломорске, мне очень было жаль отца, так много сделавшего для меня и сестры с малыми детьми. Решила ехать искать их. Исполком райсовета дал повестку для эвакуации, и я с др. эвакуированными поехала в товарном вагоне. К счастью, этот эшелон тоже шел в Свердловскую область до ст. Алапаевск. С собой у меня ничего не было, т. к. дома тоже все разорено. Из продуктов дали мне в райсовете талон на 1 буханку хлеба. Эшелон шел в пути месяц. На больших станциях давали суп и 100 или 200 г хлеба и чай. У кого были деньги прикупали вареную картошку, 2-3 шт. 1 руб. Добровольных было мало. Ехали люди, согласные с милицией и властью, т.к. надо было освобождать город. Вагоны переполненные: всюду старики дряхлые, малые дети, больные. Слышала стон, плач... 5. Прибыла я на ст. Алапаевск Свердловской обл. Не знаю, куда идти. Очень хотела чая, покушать. Кстати, при станции был скудный буфет. На этой ст. Алапаевск я прожила неделю и кое-как питалась в этом буфете, а спала так же, как и др. пассажиры, - сидя или стоя. И думы из головы не выходили, как найти своих. Решили сходить в Алапаевский горсовет. Там меня за полоумную сочли и говорят: никаких списков составлять невозможно, к нам сотни тысяч едут. Тогда пошла на базар, мол, не встречу ли кого из знакомых. И вдруг совершилось как чудо какое. Здесь я встретила двоюродную сестру Антонину Федоровну Михайлову. При встрече поплакали, обнялись, и я узнала от нее, что их отвезли по узкоколейке до Ельничной, куда приедут подводы за нами на лошадях и развезут по колхозам. Вот тогда я тоже решила ехать по узкоколейке, доехала до Ельничной и начала ждать подводу совместно с другими эвакуированными. Всех прибывающих на Ельничную поместили в рабочий клуб. Народу - эвакуированных - был полный клуб. Я ждала неделю, потом пришли подводы. С небольшой семьей поместили и меня. Главное, у меня с собой ничего не было. Попала я с этой же семьей в деревню Мурашово Шипицинского с/сове- та Махневского района. Начала работать в колхозе «Путь Ленина» на разных с/х работах. 6. Особо запомнился тяжелый путь, переезды, голодно, холодно, чужбина далекая. Не только первое впечатление по прибытии, а целый год на нас смотрели, как на лица, приехавшие объедать их. На работу направляли на самую тяжелую: в лес на заготовку дров и возку леса по учреждениям: колхоз, фермы, медпункт, почта, с/совет и др. с/х работы. Прозвище нам было «подковыренные». Мы голодные, не имея хлеба вдоволь и ни других продуктов, должны были работать в лесу. Помню, слюна течет, на перерыве они садятся обедать: молоко, яйца, хлеб с маслом, отварная картошка. А мы лепешки из черной гнилой картошки, что собирали на полях весной. И больше ничего. Мы слабели. Рады бы купить - не продавали, только на обмен одежды и обуви, а все это рассматривали через свет окон, они делали заключения, мол, можно пол ведра картошки за юбку. Пришлось и ходить по деревням просить, как милостыню. Здесь я прожила месяц и написала в Махнево, райсобес - знала, что сестра должна получать пособие за убитого мужа, Баруева Александра Никитича, на 4-х детей. Запросила, известно ли им, где проживает моя сестра Баруева Римма Михайловна? Ответ пришел, да семья эта с детьми и престарелым дедушкой проживает в д. Ерзовка в 5 км от райцентра, а от моей деревни, где я остановилась в 30 км. Обратилась в колхоз с просьбой выделить мне муки, и я испекла свой хлеб. Направилась в 5 часов утра в путь к семье. Шла я до 17 часов вечера, нашла семью. Встреча была тяжелая и трогательная. Дети рады, плачут, отец плачет, сестра упала без памяти. Все были рады кусочкам хлеба. В их квартире холод адский. Окно, где лежал больной отец, с разбитыми стеклами, заделано мешком сена. Повалились спать, а в 12 часов сестра услышала хрип, разбудила меня - отец умирает. Я встала, а он уже мертвый. Дров у этой семьи не было, они обращались в колхоз, там отвечали: в колхозе никто не работает, нечего у нас просить. Через 2 дня я пошла в колхоз просить дать подводу и выкопать могилу умершему отцу. Мне отказали, пошла в с/совет. Могилу выкопали, а подводу дали - сани из-под навоза, неочищенные. Я направила подводу обратно, заявила: настелите солому или сено - сделали и вновь лошадь подогнали. Хоронить никто из местного населения не пришел. Увезли сами на кладбище, опускали гроб - с одного конца сестра с двумя детьми 12-11 лет, а со второй стороны я одна. Так зарыли чужой землей, посидели, погоревали и ушли на квартиру. Остался наш любимый отец навечно в дальней чужбине Урала. Пожила в этой деревне неделю и вижу, плохое тут житье - никакой заботы, помощи. Сходила в Махневский райсовет по личным делам, в РК партии встала на партучет. Наняла лошадь и вывезла сестру с детьми в д. Мурашово, где я вначале остановилась. С той квартирой было бы двум семьям тесно. Рядом был дом, где жила татарская семья с четырьмя детьми. Мария Гамальдулина нас приютила. Жили все в одной избе, жили дружно. Дети ходили в школу. Мы с Марией вместе заготовляли дрова в лесу, у дома пилили, а побольше дети помогали нам дрова колотые укладывать во дворе. Работала в колхозе я одна, сестра была оформлена в колхозе уборщицей, но работать не могла. Я выполняла работу - топку и мытье полов, а дочь ее 12 лет Клава ежедневно ходила подметать. Все же шло 10 трудодней в месяц. Давали иногда 3 кг и 2 кг муки в неделю. После уборки хлебов дети ходили собирать колоски по полям. Мне в колхозе, как рабочей, давали в неделю 6 кг муки. При сельсовете была лавка - через день выдавали по 200 г хлеба, нам была буханка. Зимой дети учились, ходили в соседнюю деревню за 5 км, но учеба им на ум не шла. Первый год жизни люди идут, падут и мертвые. На второй год жизнь наша малость полегчала. Посадили картофель, заправила козочку. Меня избрали бригадиром колхоза, уже стали выдавать бригадиру 16 кг муки. Избрали секретарем парторганизации Шипицинского с/совета. Развернула парторганизация среди жителей массово-разъяснительную работу. Задача была одна: «Все для фронта, все для победы!». 7. Всего в нашей деревне Мурашево было эвакуированных 24 человека с детьми и около 27 человек местных [жителей], тоже старых, малых. В основном в деревнях были люди эвакуированные и местные с малыми детьми. Вот и вся рабочая сила. Эвакуированные были: из Ленинграда, Карелии, Татарии (из Казани), Москвы. Они жили и работали дружно. Местный народ грубый, жадный. Во второй год жизни взаимоотношения местных с эвакуированными заметно смягчились, улучшились. А когда мы стали поговаривать о выезде по вызовам на родину, просили нас оставаться, обещали «златые горы». 8. Какая помощь нам оказывалась? Никакой. Дрова заготовляли сами, пилили, кололи тоже сами, даже не было ручных пил, с горем пополам выпросим у кого-нибудь, дадут тупую, погнутую. Пришлось нам самим, умея-не умея, точить ее, чтобы облегчить распиловку бревен. Единственное, что выделяли, лошадь за трудодни. Как-то в первый год жизни ленинградские люди узнали, что в район поступили американские подарки. Мы их и в глаза не видели. На второй год жизни добились, чтобы колхоз для детей начал продавать с фермы молоко. Одежда у нас вся сносилась - трудно поддавалась починке (латанию). Я, например, что было на себе, променяла для детей на картошку, молоко и вернулась домой в рваных, от отца оставшихся ватных брюках, рванье и его шапке и рваной фуфайке. Отработаем день, да у дома по хозяйству - чуть ноги притягиваешь в хату. В нашей деревне ни клуба, ни радио не было. Я выписывала газету «Уральский рабочий». Приходилось проводить партсобрания в с/совете и бывать во всех 3 колхозах, которые объединялись в Шипицинский с/совет. С верхов исполкома райсовета, РК партии было строгое указание: организовывать обозы с зерном и вести хлеб-зерно на элеватор. Деревня с мечтой «Все для фронта, все для победы!». Я тоже была участницей такого обоза. Первые лошади ехали с красными знаменами... Мы, эвакуированные, ныне ветераны тыла, тоже ковали победу над врагом. Трудовой тыл работал, снабжая армию хлебом, мясом, маслом. А нам, сейчас ветеранам тыла, почета никакого. Хотя бы дали в ознаменование этого какую-то награду, прибавили бы за это пенсию. Много уже и умерло. Теперь им уже и ничего не надо. 9. Я уже объясняла, что трудоустройство - работа в колхозе. Зимой старшие дети 12-11 лет учились в школе, ходили за 5 км от нас. Оплата труда начислялась в трудоднях. Вот один из рабочих дней. Вставала в 6 часов утра. Если с вечера не наносила себе воды, дров, то иду за водой и дровами. Завтракаю и иду в 7 часов на работу. Некоторые участки были вдали от дома, значит, работать без обеда. Возвращались в 7 час. вечера. Работа для эвакуированных была сельскохозяйственная, совершено новая. Никто никогда не видел, как жнут, скирдуют, молотят. Всему научили заново. Тогда мы еще были совсем молоды и работе отдавали все свои силы, энергию. Когда еще назначались собрания колхоза, тут и до часа ночи, т. к. собирались поздно. Никаких выходных не видели. В этот день только выделяли лошадь за дровами. Пока там рубишь, пилишь, укладываешь, везешь - и день прошел. И мой день, когда я была бригадиром. Утром в 7 час. надо разнести всем наряды на работу. Днем к вечеру надо объехать верхом на лошади все участки - как выполнена работа по нарядам. Принять работу от каждого или от группы. Вечером дома или в правлении разнести все по личным счетам: кто где работал, что сделал. [На] это уходило до 12-1 час. ночи. Надо и домашнюю работу выполнять. Так что в сутки приходилось спать 5 час. Проработала я бригадиром 5 месяцев, не выдержало мое сердце и нервы. Я заболела, да так тяжело, что отвезли меня в районную больницу в Махнево. На мое счастье, хорошо там оказались хорошие ленинградские врачи в эвакуации. Приняли меня к лечению. Я была вся черная, голова болела беспощадно, как куски отлетали. Не было надежды. Врачи сказали сестре: «Ей или смерть, или дом сумасшедших». Отлично, старательно лечат. Мне полегчало, более месяца я там лежала, пошла на выздоровление. Спасибо ленинградским врачам. Выписалась из больницы, врачи дали справку, [чтобы] выполнять только легкий труд. 10. Выполняла партийную работу. Являлась секретарем парторганизации Шипицинского с/совета. Участвовала в работе районной партконференции Махневского района. Надо было организовать людей на выполнение колхозом плана: сдачи зерна, мяса, масла, молока для фронта. Наш колхоз «Путь Ленина» все планы выполнял. 11. Все, что прожито в эвакуации, в долгой, даже в пожизненной памяти осталось, а здоровье совершенно пошатнулось. Только дух и энергия, сила и бодрость взяли свое для дальнейшей жизни и работы в своих краях. Радостный день был тот, когда получили мы вызов на родину. Начали сбор отъезда, многие местные пришли к нам уговаривать остаться у них: мы вам выделим коров, землю, будем жить дружно, весело, хорошо. Наш ответ - нет! Нет! Свой край милее всего. 12. Вызов нам пришел, разрешили нам прибыть в Беломорский район, с. Нюхча. Радости конца не было. Ничего из имущества у нас не было и оставить нечего было. Ехали мы за свой счет, из своей муки, что выдал колхоз, испекли хлеб, соседка принесла 0,5 [так в тексте] яиц. Доехали мы до Свердловска, там пересадка. Народу уйма, чуть не растерялись, все же добрались в вагон. Только здесь мы вздохнули полной грудью. Отъехали от Свердловска уже порядочно. В вагоне нас всех очень клонило в сон, и уснули. И у нас из-под ног утащили чемодан с хлебом. Дети проснулись, запросили есть, а и дать им нечего. Но ехали рядом сознательные люди, поделились кусочками хлеба для ребят, а потом еще и другие дали, так и доехали кое-как. Удивительно, какие были чудные военных лет дети, они в нужде настрадались, [все] понимали и сами терпели. 13. Состав реэвакуированной семьи тот же, кроме умершего отца - отставлен навсегда в уральской земле. Мы продолжали ехать сами, самостоятельно. 14. Этот вопрос подробно освещен в пункте № 12. Особенно в пути запомнился голод. Если туда, на Урал, везли, то какую-то похлебку давали на котлопунктах и кусочек хлеба, а обратно ехали в пассажирском вагоне, не было ничего. 15. В 1943 г. прибыли мы с семьей в конечный пункт в Беломорский р-н, с. Нюхча. Здесь тоже хватили мытарства. Остановились на вокзале в 3-х км от села. Оставила я семью, сама пошла в с/совет. Обратилась к председателю с/совета А.З. Прохоровой: как-либо обеспечить нас жильем, мы приехали и находимся на вокзале на ст. Нюхча. А она так озверела, закричит: «Откуда я возьму жилье. Здесь вас полно наехало». Я поясняю: «По законам военного времени можно потесниться в домах колхозников». В это время с ней разговор продолжать невозможно было. Дайте мне хотя бы талоны на хлеб: дали на всех по 200 г в день на неделю. Потом еще придете. Я к вам буду ходить каждый день. Сама от такой зверской встречи в своем родном крае горькими слезами облилась. Так на вокзале мы прожили неделю. Надо сказать, начальник вокзала (фамилию забыла) оказался чудесным человеком. Он ежедневно заходил к нам, говорил: там дрова - топите печи. Собрали все диваны вместе к печке. Уборщицу заставил кипятить бак с водой. Мы были им очень благодарны. На станции при прибытии поезда можно было, хотя и дорого, но купить вареной картошки, рыбы, молока, что очень важно было для наших ребят и нас самих. В сельсовет я ходила ежедневно. Просила, доказывала, разъясняла, что это жена и дети убитого мужа, отца, защитника нашей родины. На пятый день посещения председатель уполномочила секретаря с/с А.Г. Поташеву сходить со мной и показать дом, где думали нас поселить. Это был дом самый последний, на отшибе деревни, при входе туда крыльца не было, разбита печь, стекла рам выбиты. Я секретарю с/с Поташевой говорю: «Собираетесь вселить свиней или людей?» Она говорит: «Вас, отремонтируйте». На шестой день я с утра привела всю свою семью в с/совет, усадила их на стулья в кабинете председателя. Разъясняю пред. Прохоровой: «Здесь мы будем жить». Поверьте, она закричала звериным криком: «Где я буду заниматься?». [Говорю: «А вот у секретаря Поташевой. Давайте помогу перетащить стол». Тогда она вызвала милиционера. Он посмотрел наши паспорта и направление в Нюхчинский с/совет. Я говорю ему, что буду звонить в райсовет РК партии о всех этих безобразиях. Все они удалились. Через 3 часа приходит секретарь Поташева - пойдемте еще в другую квартиру. Я всех оставила, сходила с ней одна. Внизу одна кухня большая. Там уже жила эвак. семья. Договорились и нас вместить туда. Главное - было тепло. Перевела детей и сестру, выдали еще талоны на неделю. Обеспечила детей жильем, питанием и решила съездить с сестрой в свой дом в г. Беломорск. Поехали. Не доезжая до ст. Сумской Посад, идет проверка пассажиров. Милиционер берет мои документы. Куда? В Беломорск. Снял нас с поезда и ведет на ст. в их милиционерский вагон. Дорогой к вагону я встретила работников райкома партии и исполкома райсовета. Они расспросили, куда милиционер Вас ведет? Я говорю, снял с поезда. Тогда т. Абросимова позвонила из их вагона нач. милиции, разъяснила, кто мы. А я с ними в райсовете до войны работала вместе, они все меня знали. И нас посадили на поезд, и поезд пошел. Т. Абросимова, Галькевич, Бротнова меня знали по советской работе с Сорокским райсоветом в 1935-1940 гг. Пришли домой, а там работает республиканская прокуратура. Вы поймите, после всех мытарств как жаль было уходить из своего дома - родного гнезда. Остановились у соседки Агнии Степановны Якубовой. У нее малюсенькая хата, и уже проживало 5 человек. Она всегда имела доброе сердце, приютила нас. Спали мы у порога двери, на полу, через нас шагали работницы из ночной смены, что жили у этой хозяйки. Наша хозяйка пояснила, что здесь, в Беломорске, петрозаводские власти: обком партии, Совмин, Верховный Совет. Пошла походить по улицам и неожиданно встретилась с секретарем Петрозаводского горкома партии тов. К.К. Завьяловым. Мне стыдно было с ним встречаться в своем рваном мужском костюме. Он все равно узнал, подошел и сразу спросил: «Где работаешь, откуда?». Тов. К.К. Завьялов — душа человек, он меня хорошо знал по совместной работе в Сорокском райисполкоме - роно, с довоенного времени 1941 г. Пригласил меня в горком. 16. Пришла в горком к секретарю тов. К. К. Завьялову, он расспросил меня обо всем и начал звонить в горторг к тов. Пахомову. Я настолько волновалась, что не могла и мечтать о работе в городе. После телефонного разговора сказал мне - пойдешь работать в Петрозаводский горторг контролером. Прихожу в горторг к Пахомову, а на меня, как на попугая все сотрудники смотрят. Я от своего ужасного вида некоторое время как в беспамятство попала. Он тоже оказался человеком понимающим. Посмотрел мои документы: трудовую книжку и сразу издал приказ о приеме меня на работу контролером. Вот уж правильно говорится, не имей сто рублей, а имей сто знакомых, помогут. Выдали мне прод. карточки, промтоварные. Выдали мне белье, одежду, обувь, а за это высчитали из моей зарплаты. Дали мне три дня для домашних дел. Я вновь сходила к тов. Завьялову, он переговорил с прокурором Виролайненом (кажется, так). Нам освободили баню, что была у нас у дома, там у прокурора хранился архив. Баню освободили, и я поехала в Нюхчу за ребятами. Собрались все вместе, и конца радости не было. Школа была рядом с нашим домом, ребята пошли с особой охотой в школу, я - на работу. Знакомые, что не были эвакуированы, нанесли нам всяких рубах, пальто, брюк, и мы перешили, ребятишки стали совсем другими, нарядными. Жизнь пошла легче, лучше. Как освободили Петрозаводск от врага, все петрозаводские организации и верховные органы власти переехали в Петрозаводск. О моей работе контролером хорошо узнали в Министерстве торговли (товарищи Балагуров, Аристова). Они меня утвердили начальником контрольно-учетного бюро (сокращенно КУБ) по Беломорскому району. Задача КУБ состояла в том, чтобы вести контроль магазинов, больниц, д/садов, яслей, интернатов и с/советов по расходу продуктов, выдаче и расходу карточек в с/советах. Жизнь после всех мытарств и окончательной оседлости в Беломорске начала хорошо устраиваться. Хотя работы было много, часто отправляли в командировки по заданию милиции, прокуратуры - по проверкам недостатков в работе магазинов, столовых и т. д. Рабочей силы в городе было мало, поэтому организовывали субботники, а порой давались задания организации на заготовку в лесу дров. Нам на райторг тоже задавались задания отработать в лесу. Начали возвращаться люди из эвакуации, заметно оживилась жизнь города. Были введены дополнительные талоны на хлеб за счет притока, тем, кто получал в деревне по 200 г [хлеба]. Выделены талоны на муку рыбакам. Организовывались леспромхозы, и прибывающие люди и частично рабочие из колхозов устраивались в лесной промышленности. У нас сразу организовалось 4 леспромхоза: Сумский, Вирандозерский, Малинский, Сосновецкий... Начал возрождаться родной край. 17. День Победы, 9 мая 1945 г., я встретила дома, дом вблизи РИКа и райсовета. Я побежала в райсовет, вывесила Красное знамя, и у райсовета стали собираться люди. Ликование, слезы радости. Лица у всех веселые. Но огорчало, что не вернулись наши родные братья, сестры, соседи, мужья, зятья, племянники. Источник: АКНЦ РАН. Подлинник рукописный. (2015) Эвакуированная Карелия: Жители республики об эвакуации в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 - Стр.461-472