Лаврентьев Фёдор Ефимович — На всю жизнь сохранились в моей памяти эти непродолжительные встречи с великим вождем пролетариата.

Участники

Страна: СССР, Карелия Родился в 1881 г. в д. Богомоловской, Толвуйской волости, Петрозаводского уезда, Олонецкой губернии. Участвовал в первой мировой войне. После демобилизации был избран членом Олонецкого губисполкома, работал в совнархозе и губернской чрезвычайной комиссии. В марте 1918 г. вступил в ряды большевистской партии. Был делегатом IV Всероссийского съезда Советов (март 1918 г.) от Олонецкой губернии. В 1919—1920 гг. участвовал в боях против интервентов. В последующие годы находился на советской и партийной работе. С 19-16 г. Ф. Е. Лаврентьев работает заведующим райсберкассой в с. Великой Губе, Заонежского района, Карельской АССР. Является персональным пенсионером. В начале 1915 года я был призван в царскую армию. Служил в Петроградском полку 3-й гвардейской дивизии. После двух месяцев обучения в запасном батальоне нас отправили на Юго-Западный фронт, где мне пришлось пробыть до конца 1917 года. В конце 1916 года в полку сложился кружок большевистского направления из 6—7 солдат, главным образом бывших рабочих. Руководил кружком большевик Василий Григорьевич Тарасов, бывший рабочий из Тамбова, служивший со мной в одном взводе. К моменту Февральской революции 1917 года дивизия, в которой я служил, стояла в Каменец Подольской губернии. Я в это время был переведен из полка в команду вестовых при штабе дивизии. Вижу идет мне навстречу капитан Шлафохт — самодур и рукоприкладчик, только что приехавший из Петрограда. Я отдаю приветствие и замираю. К моему удивлению он протягивает мне, рядовому солдату, руку и поздравляет с революцией. Я был так потрясен этим, что сразу поверил— действительно произошла революция. Но когда я побежал, чтобы рассказать о радостной вести солдатам, Тарасов меня все же одернул: «Будь осторожней, а вдруг провокация, надо проверить». По-новому пошла солдатская жизнь после февраля, все потянулись к политике, митингам, комитетам. Меня избрали председателем ротного комитета, а позднее и членом дивизионного и корпусного комитетов. В июне 1917 года приезжал к нам на фронт Керенский. После его речи с призывом к новому наступлению я поднялся на трибуну и заявил, что война нам не нужна, что солдаты хотят мира. Выступал я по заданию большевистской группы. Керенский скоро сел в машину и уехал под солдатский свист. Дивизия наша была к тому времени распропагандирована большевиками. Поэтому после июльских дней 1917 года Временное правительство расформировало два полка дивизии, распустило дивизионный солдатский комитет и арестовало некоторых его членов. В конце сентября 1917 года я получил месячный отпуск и направился на родину. В родной деревне меня встретили отец, мать, жена и пятеро детей. Вся ночь прошла в беседах о войне, о земле, о положении солдатских семей и т. п. Потом такие беседы я вел с соседями. Крестьяне жадно слушали солдата и начинали постепенно кое-что разуметь в событиях. Вскоре это проявилось на митинге в Толвуе, посвящённом выборам в Учредительное собрание. Выступал кадет инженер Мелехов, приехавший из Петрозаводска. Я сам не выступал - это было небезопасно после июльских дней, но мои односельчане все время прерывали Мелехова выкриками: «Хватит врать!», «Когда дадите землю крестьянам?». Выступил также управляющий пароходной компанией кулак Белоусов. Он возмущался: «Приехал тут смутьян Лаврентьев, схватить его надо, в мешок, да и в воду». Но крестьяне зашумели и не дали ему договорить. Все же надо сказать, что в целом деревня тогда еще очень плохо разбиралась в политической жизни. Наиболее активная часть деревни была на фронте, многие из непризванных в армию поступили на работу по достройке Мурманской железной дороги. В основном в деревне оставались старики и женщины. Возвращаясь из отпуска на фронт, я в конце октября 1917 года приехал в Петроград. Эго были первые дни после победы Октябрьского вооруженного восстания. Решил пойти в Смольный, все разузнать. Но это было не простым делом. Повсюду заставы, пикеты и патрули проверяют документы и требуют пропуска. А у меня только отпускное свидетельство. К счастью, встретил знакомого по службе на Юго-Западном фронте офицера большевика Дзевалтовского. Дзевалтовский помог мне попасть в Смольный. Походили мы с ним по Смольному, потолковали со своими, потом Дзевалтовский хитро так улыбнулся и говорит: — Зайдем еще вот сюда. Я взглянул на номер двери. Это была 34-я комната. В комнате за небольшим письменным столом сидел и работал человек. Я почему-то сразу догадался, что это В. И. Ленин, хотя раньше и не видел его ни разу. Владимир Ильич поднялся из-за стола, поздоровался с нами, а затем, показав на кресло, пригласил сесть. Оказывается, Дзевалтовский из комендатуры позвонил В. И. Ленину и получил от него разрешение зайти. Начался разговор об армейских делах. Я слушал, да во все глаза смотрел на Ленина и удивлялся, как хорошо он знает нашу солдатскую жизнь. Но вот разговор зашел о Керенском, о том, что он стягивает войска с фронта, чтобы подавить революцию. Осведомившись о местонахождении 2-го гвардейского корпуса, в котором я служил, В. И. Ленин сказал, что корпус должен остаться на месте, а солдатам необходимо разъяснить контрреволюционный смысл приказов Керенского о передвижении войск к Петрограду. Дзевалтовский порекомендовал меня на должность временно исполняющего обязанности комиссара 2-го гвардейского корпуса. Я категорически отказывался, заявив, что не выйдет из меня, рядового полуграмотного солдата, комиссара, не справлюсь, мол. Тогда Владимир Ильич сказал: — Знаете, товарищ Лаврентьев, когда мужик обтёсывает бревно топором, то получается иногда и коряво. А когда он возьмется за это дело с фуганком, то сделает бревно гладким и красивым. Простыми словами Ленин убедил меня. Я понял, что сейчас нужно действовать с большей силой и напористостью, а если выйдет шероховато, то у меня есть хорошие, умелые товарищи, которые всегда подправят, дадут совет. Возвратился я под Каменец-Подольск, где стоял наш корпус, уже не рядовым солдатом, а с высокими полномочиями большевистского комиссара. Самое дорогое, что я вез с собой, это ленинское слово, его наказ нам, солдатам, его советы и указания. Сначала мне необходимо было оформить свой уход из дивизии. Там только ахнули, когда узнали какое назначение получил рядовой Лаврентьев. Явившись в штаб корпуса, я представился подполковнику — председателю корпусного комитета. Взяв мой мандат, он ничего не сказал, только сделал удивленную мину. По моему настоянию был вызван командир корпуса генерал Чернявин. Это был умный старик. Будучи раньше командиром нашей дивизии, он меня знал как члена дивизионного комитета. Ознакомившись с моим мандатом, генерал поздравил меня с назначением и спросил: «Чем могу служить?» Я уже знал, что корпус готовился по приказу Керенского к погрузке, имея назначение прибыть в Петроград. Я заявил генералу, что власть Керенского низложена, его приказания неправомочны, и категорически потребовал прекращения погрузки и выполнения впредь только приказаний Совнаркома и нового военного командования. Генерал со мной согласился, и части корпуса вернулись на свои старые места. В конце ноября прибыл из Петрограда вновь назначенный комиссар корпуса, которому я передал дела. На военной службе я оставался до конца 1917 года. С каждым днем наш корпус таял и утрачивал свою боеспособность. Происходила стихийная демобилизация армии, солдаты эшелонами выезжали по домам. Центральная рада и украинские националисты провоцировали столкновения между русскими и украинскими солдатами, разоружали русских фронтовиков. Тем не менее многим удалось выехать с оружием. Я попал в эшелон боевого Сибирского полка, который оказал сопротивление националистам и уехал в Россию в полном вооружении. В начале 1918 года я прибыл в Петрозаводск. Это было 4 января, когда в городе проходила манифестация с требованием признать власть Совнаркома. Я примкнул к ней. Вечером я присутствовал на заседании Олонецкого губсовдепа. Выступая на этом заседании, Куджиев утверждал, что большевики власть не удержат. Предсказывая крах новой власти, он уверял, что «скоро придут мужики с фронта и вас спихнут!». Я не выдержал и крикнул: «Ничего подобного не будет! Я сам мужик, вернулся с фронта, а являюсь большевиком!». Куджиев растерялся, а присутствующие большевики зааплодировали. После заседания руководители местных большевиков В. М. Парфенов, X. Г. Дорошин и другие познакомились со мной, и впоследствии я получил от них указания по работе в деревне. В моей родной Толвуйской волости было много фронтовиков и возвратившихся на родину питерских рабочих. Мы составили большевистски настроенную группу актива и повели борьбу за ликвидацию волостной земской управы. В конце января 1918 года я участвовал в работе III губернского съезда крестьянских депутатов. На этом съезде я был избран в состав губисполкома, а немного позже стал работать в губсовнархозе и коллегии ЧК. Однажды утром я сидел на скамейке в скверике на круглой площади (ныне площадь 25 Октября). Недалеко от меня остановились два хорошо одетых человека. — Скоро будем вешать большевиков, — говорит один из них. — Почему? — спрашивает второй. — Приехал капитан Скачков, формирует особый батальон, да еще у него имеется несколько сот верных союзников в городе. Я немедленно сообщил об этом разговоре председателю губисполкома В. М. Парфенову. Он сказал мне, что Скачков не внушает доверия и что на основе сообщенных мною данных будут приняты срочные меры. Вскоре выяснилось, что Скачков арестовал часть наиболее сознательных и революционно настроенных солдат батальона. Они были немедленно освобождены и вооружены, а впоследствии участвовали в аресте Скачкова и его сообщников. В марте 1918 года я участвовал в работе IV Всероссийского съезда Советов как делегат от Олонецкой губернии. Во время перерыва между заседаниями мы горячо спорили о чем-то с одним из товарищей. Вдруг, кто-то тронул меня за плечо, я оглянулся. Это был Ильич. — Ну, как дела? — спросил он меня. Я смутился и не сразу нашел ответ. — Вот видите, — живо продолжал Ленин, — как дела-то пошли... У власти стоите, делегатом на съезд, вас избрали. А помните, вы боялись... Действуйте смело!. Сердце у меня забилось, смотрел я на дорогого Ильича и слова не мог вымолвить. Он, видимо, понял, что со мной творилось, улыбнулся и пошел дальше. Последний раз я видел Ленина в 1920 году на втором Всероссийском совещании по работе в деревне. На всю жизнь сохранились в моей памяти эти непродолжительные встречи с великим вождем пролетариата, с гением революции и в то же время исключительно простым человеком. Мне уже 76 лет. И каждый раз, когда я вспоминаю о Ленине, он встает передо мной как живой. И на какой бы работе я ни находился — на партийной или советской, в колхозе или МТС — всегда ленинское слово было, есть и будет для меня великой воодушевляющей силой. Источник: (1957) В борьбе за власть советов. Воспоминания участников борьбы за установление Советской власти в Карелии - Стр.46-51