Куджиев Василий Михайлович — Как создавалась карельская трудовая комунна.
Гражданские
Страна: РСФСР, Карелия Куджиев Василий Михайлович родился в 1889 г. в с. Большие Горы, Олонецкого у., Олонецкой губ., в семье учителя карела. В 1917—1918 гг.— член Петрозаводской организации РСДРП, являлся социал-демократом интернационалистом. С апреля 1917 г. по январь 1918 г. занимал пост председателя соглашательского Олонецкого губернского Совета. С октября 1918 г. работает в Наркомате путей сообщения. В мае 1919 г. принят в члены Коммунистической партии. С мая 1920 г. работает в Карелии заведующим агитационно-пропагандистским отделом Олонецкого губкома партии. Декретом ВЦИКа от 8 июня 1920 г. об образовании Карельской Трудовой Коммуны В. М. Куджиев был назначен членом Карельского ревкома. До 1922 г.— на руководящей партийной работе в Карелии, а потом в Архангельской и Омской губерниях. С 1926 г.— в Ленинграде в органах юстиции и на руководящей работе в промышленной академии. С 1956 г.— персональный пенсионер. Первые годы Советской власти в Карелии протекали в обстановке борьбы с силами внутренней и внешней контрреволюции. После того, как весной 1920 года Советский Север, в том числе и большая часть Карелии, усилиями героической Красной Армии были освобождены от интервентов и белогвардейцев, карельский народ получил возможность перехода к мирному строительству. 8 июля 1920 года Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов издал декрет, подписанный М. И. Калининым. об образовании в населенных карелами областях Олонецкой и Архангельской губерний областного объединении — Карельской Трудовой Коммуны. Автономная национальная область создавалась, как об этом говорилось в декрете ВЦИКа, «в целях борьбы за социальное освобождение трудящихся Карелии». В этом акте Советского правительства карельский народ увидел решительную помощь малой национальности, укрепления веками сложившихся исторических связей его с русским народом. В качестве первоочередного мероприятия ВЦИК поручил Карельскому комитету в составе Э. Гюллинга, Я. Мяки и меня немедленно приступить к подготовке съезда Советов Карельской Трудовой Коммуны. Вскоре после опубликования декрета в Петрозаводск приехали члены Карельского комитета Гюллинг и Мяки. Я в то время работал в Петрозаводске в Олонецком губкоме РКП (б). Председателем революционного комитета Карельской Трудовой Коммуны мы избрали Э. А. Гюллинга. Эдуард Александрович Гюллинг, один из руководителей рабочей революции в Финляндии в 1918 году, коммунист, после поражения революции эмигрировавший в РСФСР, финн по национальности. Высокий, стройный, подвижный, очень инициативный и общительный, он был большим организатором с широким кругозором в экономических и политических вопросах и этим завоевал авторитет в Карельской Трудовой Коммунне, а позднее и в Карельской АССР. Яков Томасович Мяки — активный участник Финляндской рабочей революции, коммунист, также эмигрировавший в РСФСР, финн по национальности. В Трудовой Коммуне он занялся в основном земельным вопросом. Декретом В ЦИКа от 8 июня 1920 года не были определены территориальные границы новой автономной области, не было указано, какой город должен стать ее административным центром. Если взять карту Олонецкой и Архангельской губерний 1920 года и посмотреть на ней расположение районов, населённых карелами, то окажется, что самым крупным городом на этой территории являлся Петрозаводск с населением около 20 тысяч человек. Петрозаводск — город промышленный, торговый, связанный железной дорогой с Петроградом и Мурманском, водными путями через Онежское и Ладожское озера с карельскими волостями, прилегающими к этим озерам, и Петроградом. Остальные города — Олонец, Повенец, Кемь — были очень малолюдными, непромышленными и неблагоустроенными. Петрозаводск и Кемь были населены русскими, а Олонец — карелами. Руководящие работники Олонецкого губисполкома советовали Карельскому ревкому избрать административным центром Кемь. Свои соображения они мотивировали тем, что Петрозаводск — исконный русский город и нецелесообразно включать его в новую нерусскую национальную область. Они говорили, что к Кеми прилегает большее количество карельских волостей, и что оттуда ближе будет управлять этими волостями. Граница Карельской Трудовой Коммунны, по их мнению, должна была проходить севернее и западнее Петрозаводска, захватывая лишь населенные карелами районы. Ревком же считал, что Кемь — этот маленький городок — не пригоден для областного центра Карелии. Отсюда далеко и трудно иметь связь с карельскими волостями Олонецкого, Петрозаводского и Повенецкого уездов, он отдален от крупнейших политических центров РСФСР — Москвы и Петрограда. Поэтому административным центром Карельской Трудовой Коммуны должен стать Петрозаводск, а южная граница коммуны должна пройти но реке Свири. Мы обратились в Совет Народных Комиссаров РСФСР и просили срочно разрешить этот вопрос. Когда из Москвы пришла телеграмма с вызовом на заседание Совнаркома для рассмотрения вопроса о территориальных границах Карелии, ревком направил на это заседание меня. От Олонецкого губисполкома выехал С. И. Соболев. Заседание происходило в Кремле. Ожидая вызова в зал, я сильно волновался. Аргументов в защиту точки зрения Карельского ревкома было много, но ведь их надо было изложить возможно короче, может быть за полчаса, и изложить в присутствии В. И. Ленина. Пришло время. Нас вызвали в зал заседания. Продолговатая со скромной мебелью комната, во всю ее длину стол, за которым по обе стороны сидят члены правительства. Председательствовал Владимир Ильич. Первое слово о Карелии Владимир Ильич предоставил мне. В руках у него карманные часы. Он обратился ко мне: «Вам слово, пять минут». Мои расчеты на развернутую аргументацию отпали. В форме тезисов я изложил желания Карельского ревкома. И ровно через пять минут Владимир Ильич поднял карманные часы и сказал: «Ваше время истекло», но дал закончить мысль. С. Н. Соболев изложил свою точку зрения в такое же ограниченное время. Мы вышли в ожидании ответа. Совнарком удовлетворил просьбу Карельской Тудовой Коммуны. Решение Совнаркома было оформлено декретом ВЦИКа и СНК РСФСР от 4 августа 1920 года. Согласно декрету в состав Карельской Трудовой Коммуны включались 7 волостей Олонецкого, 10 волостей Петрозаводского, 6 волостей Повенецкого, 19 волостей Кемского уездов и города Петрозаводск, Кемь и Олонец. В конце 1920 года был решен вопрос и об административном центре. Петрозаводск стал столицей Карельской Трудовой Коммуны и Олонецкой губернии. Решение Совнаркома явилось ярким выражением ленинской национальной политики, направленной на развитие экономики и культуры ранее отсталого карельского народа. Надо было также разрешить вопрос о кадрах для областных органов управления Карельской Трудовой Коммуны. Карельский ревком в результате «полюбовного раздела» кадров с олонецкими губернскими организациями получил в свое распоряжение опытных, прошедших большую школу гражданской войны и социалистического строительства руководящих работников. В их числе была значительная группа карел, выдвинутых и воспитанных Коммунистической партией, закалившихся в ходе боев с интервентами и белогвардейцами, научившихся хозяйствовать в трудных условиях того времени. На эти кадры легла главнейшая организационная задача — в короткий срок сделать советский аппарат в уездах и волостях крепким, оперативным, способным решать политические и хозяйственные задачи в условиях непрекращающихся провокаций интервентов и белокулацких групп, в обстановке разрухи и голода. Оказались в Советской Карелии люди, которые самоотверженно и с успехом решали труднейшие задачи. Их было много. Я упомяну о немногих коммунистах-бойцах, горячо и самоотверженно трудившихся в эту ответственную пору. Сын бедняка-крестьянина из села Большие Горы Олонецкого уезда Иван Антонович Никитин. Отец его — безлошадный карел не мог прокормить семью, привез подростка Ваню к моему отцу, народному учителю, работавшему тогда в селе Космозере. Ваня рос в нашей семье, окончил учительскую семинарию, в 1912—1913 гг. вошел в революционный кружок учащейся молодежи, читал дореволюционную большевистскую «Правду», собирал с другими учащимися скромные средства в «железный фонд» «Правды», сам стал народным учителем. Пришла война. Учителя И. А. Никитина мобилизовали, стал он прапорщиком, воевал против кайзеровских войск, уцелел, вернулся в Олонецкий уезд и долгое время работал председателем Олонецкого уездного исполнительного комитета Советов. Это он, вместе со своими ближайшими друзьями Филиппом Ивановичем Егоровым, Петром Ивановичем Пушкиным и другими, дрался против белофинских интервентов в 1919 году. В 1920 году они трое вошли в состав оргбюро по созыву Всекарельского съезда. Крестьянин карел Филипп Иванович Егоров вырос в политического и военного работниа в ходе борьбы за Советскую Карелию. В годы гражданской войны с финскими интервентами он — председатель Олонецкого уездного комитета РКП (б), военный комиссар, в последующие годы — на разных боевых фронтах, комиссар крупных воинских соединений, в звании полковника вышел в отставку. Это частный пример биографии советского человека, выдвинутого революцией и быстро освоившего навыки управления государством. Крестьянин карел Петр Иванович Кунжин — скромный человек, но напористый и требовательный хозяйственник. В составе Олонецкого оргбюро по созыву Всекарельского съезда он был секретарем. Когда народ Карелии торжественно подтвердил свою неразрывную связь с Советской Россией, Кунжин перешел на мирную, обыденную, но важную работу —в лесную промышленность. Лес для Карелии был тогда основой подъема ее экономики, а для Ленинграда и РСФСР — топливом, строительным материалом и экспортным товаром. По политической и хозяйственной значимости работа в лесной промышленности была так же важна, как и на фронте военном. А был еще и хлебный фронт. Борьба за хлеб — это борьба за социализм, — говорил В. И. Ленин. Страна в 1920 году переживала голод и разруху. Эти явления в Советской Карелии также ощущались остро как в городе, так и в деревне. Не буду оперировать цифрами — они известны. Дам две иллюстрации, взятые из жизни, о случае в Вознесенье и «бабьем бунте». О случае в Вознесенье. Летом 1920 года в Петрозаводск поступило сообщение, что жители Вознесенья—села на реке Свири — задержали баржу с мукой, высланную Наркомпродом для снабжения Петрозаводска, выгружают муку и развозят по домам. Лишиться этой муки было бы продовольственной катастрофой для населения города и области. Я как член Карело-Олонецкого обкома партии был направлен в Вознесенье с поручением урегулировать вопрос на месте, желательно мирным путем. Собрание жителей Вознесенья состоялось в недавно построенном большом одноэтажном деревянном клубе. Пришли преимущественно мужчины, люди крепкие, серьезные, лоцманы. Для них было ясно, что докладчик из Петрозаводска приехал не зря и что вопрос о задержке баржи с хлебом будет затронут обязательно. Доклад мой прослушали очень внимательно. Я рассказывал о том, что значит хлеб для Красной Армии, для рабочих городов, для молодой Советской республики, для социализма и закончил просьбой не растаскивать муку с баржи, направленной правительством голодавшему Петрозаводску, не препятствовать ее отплытию. Высказываться с помоста клуба никто не захотел, но началось стихийное обсуждение в зале, на местах, группами, как это нередко тогда бывало на крестьянских собраниях. Обсуждали шумно, возбужденно, временами крикливо. Я с председателем волисполкома сидел на сцене за столом и наблюдал молчаливо эту картину в течение 1,5 — 2 часов. Устали обсуждать, шум постепенно стихал, настроение становилось мирным. Мне стало известно, что мешков с мукой из баржи было унесено сравнительно немного, отобрать их — значит вновь взбудоражить крестьян, поставить под угрозу направление основной массы хлеба в Петрозаводск. Поэтому я предложил резолюцию: «Баржу с хлебом направить по назначению в Петрозаводск, а уже взятые из баржи мешки оставить у крестьян, их взявших». Резолюция была принята единогласно. А теперь о «бабьем бунте». Это было также летом 1920 года. Я сидел в служебном кабинете Карельского облисполкома. Был жаркий солнечный день. Раздался звонок из городской милиции. Сообщали мне, как заместителю председателя Карельского облисполкома, что на площади у гостиного двора собралось много женщин и они требуют хлеба. Женщины задержали члена коллегии областного продовольственного комитета И. П. Морозова и председателя Петрозаводского единого потребительского общества (фамилии не помню), обыскивают магазины гостиного двора. Толпа ведет себя очень возбужденно. Не дав никаких указаний административным органам и агитационному аппарату, я надел кепку и быстро направился к гостиному двору. Старинный гостиный двор русского города, с кирпичными четырехугольными колоннами и мощеным плитами коридором, огибавшим все здание, стоял посреди обширной площади. На площади я увидел большую толпу женщин, человек 400—500, которая шумела, кричала. Пробившись через толпу к колоннам гостиного двора, я увидел картину, которую и сейчас ярко помню. Прислонившись к одной колонне, стоял член продкома И. П. Морозов, к колонне напротив прислонился председатель Петрозаводского потребительского общества, бледный, молчаливый. Обоих их ругательски поносили женщины, и особенно энергично это делала средних лет, крепкая, по виду из рабочей семьи, женщина. К ней я подошел и задал вопрос: — Что у вас тут? — А ты кто будешь? — получил в ответ. — Я их начальник. — А, начальник! А где хлеб для нас? Хотя кругом стояли и другие женщины, но был такой крик, что по существу разговор между мною и работницей был слышен только нам двоим. Из короткого разговора я выяснил, что действительно женщины обыскивали магазины, продовольствия не нашли, а Морозова и его товарища притащили из их служебных помещений к гостиному двору, чтобы на месте выяснить, есть или нет хлеб. По дороге Морозова несильно побили. Я предложил моей собеседнице провести тут же на площади митинг. Она согласилась, заявив: «Тащи из магазина табуретку», что я и сделал. Первой на табуретку поднялась женщина и закричала: «Слушайте его, бабы! А если что он не так скажет, то мы ему покажем». Предупреждение красноречивое! Взобрался я на табуретку, посмотрел над головами толпы: милиционеров — одиночки, груды булыжника я видел уже раньше, а против меня стоит единственный мужчина, с лопатой. Ну, думаю, обстановочка нелегкая... И начал речь. А о чем было речь держать? Хлеба в городе не было. По карточкам выдавали в небольшом количестве овес, тот самый, который охотно едят лошади, но не люди. Работницы мололи овес, делали из овсяной муки лепешки, а шелуху вываривали, и получался овсяный кисель. Позднее выяснилось, что эта большая толпа женщин состояла из жен рабочих Онежского завода, проживавших в рабочем квартале Петрозаводска — на Голиковке. Оттуда-то и начался поход работниц к гостиному двору. Оказалось, что у моей собеседницы было пять малолетних детей, и тяжко было ей кормить их такими лепешками и овсяным киселем. Нужно было выиграть время, и начал я с международного положения. Но как только я перешел к причинам нехватки хлеба в городе и произнес слово «овес», раздался крик, думаю, что провокаторский: «бей его!» Из-под моих ног выбили табуретку, на мое счастье я не упал и устоял на ногах. Левую руку я поднял над головой, чтобы удары падали на нее. Остальное произошло быстро: коммунисты стремительно добрались до меня, вывели из толпы. Подоспела милиция. Это была местная иллюстрация экономических трудностей, многочисленных в период военного коммунизма и в первые годы после него по всей Советской России. Мою собеседницу-зачинщицу допросили в моем присутствии в Чрезвычайной комиссии, выяснили мотивы поведения ее и других работниц, продержали под арестом в ЧК дня два и отпустили домой. Были ли попытки со стороны контрреволюционеров использовать в своих целях эту женскую демонстрацию? Несомненно, были. Именно провокатор выкрикнул: «бей его!» Провокаторы стремились играть на голоде в рабочих семьях и хотели через работниц вовлечь в демонстрацию рабочих Онежского завода и красноармейцев. Но и то и другие оказались стойкими и сознательными в своем понимании трудностей, переживаемых народным хозяйством Советской республики. В связи с трудностями на хлебном фронте вспоминаются имена ушедших уже от нас товарищей Василия Тимофеевича Гурьева и Александра Николаевича Лескова. Василий Тимофеевич Гурьев, карел крестьянки, ставший народным учителем, организатор партизанских отрядов по борьбе с кулачеством и интервентами в Повенецком уезде, председатель Повенецкого уездного исполнительного комитета Советов в 1918 году. В Карельской Трудовой Коммуне был областным продовольственным комиссаром, блестяще выполнял организаторскую работу на продовольственном фронте. Он проявлял жестокость в первую очередь к самому себе — ни одной крупинки хлеба не брал из областных запасов для себя свыше полагающейся нормы. Никто не мог рассчитывать, что Василий Тимофеевич сделает «поблажку» и отпустит ему питание вне нормы. Не даром его звали «железный Василий». И привыкли к тому, чтобы не ходить зря к Гурьеву с просьбами о добавке — все равно не даст. Только такой «жесткий» человек в то время мог и имел право быть областным продкомиссаром. Или еще один выдающийся работник на продовольственном фронте — Александр Николаевич Лесков. Одно время он также был областным продовольственным комиссаром. Молодой, красивый, стройный, он на работе продкомиссара растолстел, стал грузным. Может быть он, как хозяин продовольственных складов, набивал свой желудок продуктами? Нет, он «набивал» желудок водой, чаем. На работе он сидел с утра до поздней ночи, питался мало и чем придется, а голова должна была, обязана была работать. И чтобы она работала, он выпивал десятки стаканов чая. И стал толстым, болезненным. Им владела мысль, дойдут ли продовольственные грузы до Петрозаводска, не перехватят ли их на станции Званка (ныне Волховстрой). Он боялся вскрывать телеграммы сам: как бы в телеграмме не оказалось страшных слов «груз задержан» или «груз переадресован». И телеграммы отдавал вскрывать секретарю. Теперь могут спросить: «Почему он так работал, почему не щадил себя?» Ответ прост: «Он не щадил себя ради народа, ради революции, ради Советской власти».
123
Добавить комментарий