Красильникова Клавдия — И снова ненавистный лагерь.

Гражданские

Страна: СССР, КарелияПериод: Великая Отечественная война (1941-1944) …Я видела, как горела наша Шуньга, бывший центр Заонежского района. В Шуньгу я приехала из деревни Фомино, чтобы вывезти бабушку и дедушку. Наши при отступлении сожгли и взорвали все государственные учреждения, а также мосты. Финны наступали и вот-вот должны были появиться в Шуньге. Дедушка был болен, и нам пришлось положить его на телегу. Мы взяли необходимые вещи и даже не стали закрывать на замок дверь. Зачем? Все равно, кому нужно, войдут. Приехали в Фомино, это четыре километра от Шуньги. Сказали соседям, что в Шуньгу входят финны, что мы сами видели их издалека в белых маскхалатах, на лыжах. Люди плакали... Вскоре финны появились и в Фомино, как и в других соседних деревнях. Был назначен над нами староста Василий Косачев. Через несколько дней он с женщиной-переводчицей заглянул и к нам. Произвели обыск. Переписали все продукты, которыми наша семья располагала. Оставили нам малую часть, остальное забрали. И так поступали в каждом доме. У мамы нас было четверо: старшая Клавдия, я — 14-летняя, еще сестра 11 лет и брат годовалый. С нами были бабушка и дедушка. В деревне было 16 дворов. Коров у всех забрали и отвели на общий скотный двор. Назначили для ухода за ними двух доярок. Нам на маленького ребенка выделяли литр молока. В доме нашего дяди открыли магазин. В магазине работали две молодые финки. Они жили в одном из домов вместе с переводчицей. Нас из нашего дома переселили в другое помещение, где стали проживать несколько семей. К этому времени умер дедушка. В нашей комнате стояли большой стол и одна кровать, на которой спала вся семья — ложились поперек. На другой стороне комнаты поселили семью нашего дяди с четырьмя детьми. Всех занесли в список. Его вывесили на двери квартиры. Каждый день кто-либо из комендатуры приходил с проверкой. В определенный час все должны были быть на месте. Через две недели всех трудоспособных взрослых и детей, начиная с 15-летнего возраста, стали привлекать к работам. Мне прислали повестку явиться в Кажму, где было отделение комендатуры. Вместе с десятком жителей Фомино мы туда и направились. Там нас посадили на машину, и переводчик сказал, что нас повезут на дорожное строительство. Мама пришла прощаться со мной. Она думала, что меня отправят куда-то очень далеко, может быть, и в Финляндию. При прощании она очень плакала. Нас привезли в лагерь. Он был огорожен высоким забором из колючей проволоки. Располагался он рядом с деревней Тунатрекой Медвежьегорского района. На территории лагеря были два барака. В нашем разместили до 30 человек. В комнате — двойные нары. При входе в барак с одной стороны размещалась печка, с другой — бочка с водой. С утра по особому сигналу нас выводили на работу. Завтрак перед выводом в лес был весьма скудным — баланда и два кусочка галет по 50 граммов. Мы пилили лес на дрова, а из них выжигали уголь. Более тяжелой работой занимались сильные и взрослые женщины, а нас, молоденьких девчонок, использовали на подвозке песка, уборке хвороста и на других подсобных работах. Когда уголь доходил до готовности, нас ставили на его разработку, которая заключалась в том, что специальными молотками мы эти угольные пласты разбивали. Работа была нудная, утомительная, и к вечеру мы уже не могли разговаривать между собой. Возвращались в бараки усталыми, грязными и чумазыми. Рядом была баня, и после работы мы ходили в нее по восемь человек, чтобы смыть всю дневную копоть. В бане были корыта, в которых мы и мылись. Но мыла не было. Так работали в течение месяца. После этой работы наши волосы на голове так слиплись, что мы не могли их расчесать. Стали плакать, проситься домой. Одежда у всех разорвалась. Домой, конечно, никого не отпустили, но комендант пообещал выдать спецовки. У всех появились вши. В субботу после полуторамесячной работы нас наконец-то повезли домой. Набралось в машине до 30 человек. Много ли нам в ту пору нужно было для радости? Как только тронулась машина, мы запели наши любимые довоенные песни. Но вдруг машина остановилась, и из кабины выскочил комендант: — Прекратить пение! Вокруг партизаны. Вы, что, хотите, чтобы нас обстреляли и убили?! Перед тем как отпустить по домам, нас предупредили: — В субботу сходите в баню, отдохните, а в воскресенье к 12 часам всем собраться к машине на этом же месте. Мы обрадовались даже краткому свиданию с родными, с домом... Но эти неполные два дня пролетели так быстро, что мы и не успели ни о чем как следует поговорить. И снова ненавистный лагерь, неволя... Так мы работали то на заготовке леса, то на дорожном строительстве до лета 1944 года. Но уже к весне этого года финны почувствовали, что отступать им придется, и режим нашего содержания чуть ослабили. Но домой все равно не отпускали. Из лагеря в Тунатреке нас увезли в Святнаволок. Везли через Юстозеро. Мы видели по пути такие же лагеря, каким был и наш: там тоже наши сверстники и сверстницы пилили дрова, жгли уголь, строили дороги. В святнаволоцком лагере было до трех тысяч заключенных. Скорее всего, там было несколько лагерей, сосредоточенных в одном месте. Нас расселили в старых домах по 30 человек. Полмесяца на работу не выводили. Не кормили, и в лесу ничего съестного найти было нельзя. Ходили по домам и побирались, как самые последние нищие, да таковыми мы, в сущности, и были... ...Вырастила я пятерых детей. Имею двенадцать внуков и двух правнуков. Значит, жизнь прожита не зря. В них — вся моя радость. Источник: (2023) Мы ещё живы - Стр.74-76