Кивисало Николай Иванович — Поняли, что-то случилось, бегом к сельсовету и тут узнали — началась война.

Гражданские

Дата: 24 июля 1990 г. Страна: СССР, Карелия Кивисало Николай Иванович родился в 1927 г. в д. Костомукша Ухтинского (Калевальского) района КАССР, карел. Накануне Великой Отечественной войны учился в общеобразовательной школе. В 1941 — 1944 гг. находился в эвакуации в Архангельской области. После реэвакуации служил в рядах Красной армии. Затем работал в разных учреждениях и организациях Калевальского района Карелии. В газете «Ленинская правда» от 19 июля с.г. (1990) напечатана статья «Эвакуация»*. И очень правильно, что она под рубрикой «"Белые пятна" истории». Действительно, про эту сторону жизни народа во время войны, особенно карельского народа, я не читал почти ничего. Да и кому писать, ведь писатели наши не были в эвакуации, они были на фронте, про жизнь в эвакуации они знают по рассказам родственников и знакомых. Я имею в виду наших писателей - выходцев из Калевальского р-на, это А. Тимонен, Я. Ругоев, П. Пертту и другие старшего поколения, а другая часть писателей - молодые для того времени. Подростки-то того периода не вышли в писатели лишь по той причине, что большинство из них не получили должного образования. И только по этой же причине и я свою давнюю мечту откладывал до сих пор и вот статья в газете не дает мне покоя, и я решился... Лето 1941 г. было жарким. Мы, ребятишки, целями днями из воды не вылезали, а вечером другая забота — готовиться на рыбалку. Также я в субботу 21 июня с другом Суло Ляхтекуннас, накопав червей, отправились на рыбалку. Проболтавшись часов до 10 утра, вернулись, забрались на сеновал и сразу заснули крепким сном. Проспав часа 4, вышли на улицу и увидели какое-то оживление народа, беготню, толпу у сельсовета, где был телефон. Поняли, что-то случилось, бегом к сельсовету и тут узнали - началась война. Что это плохо, мы немного представляли, ведь недавно через нас проходили войска в Финскую кампанию, и нас выселили в д. Суоярви. А мне же довелось увидеть больше, чем другим ребятам. Мой дядя, Василий Тихонович, работал в это время в Ухте (ныне Калевала) зам. нач. РУ связи и жил в доме на территории почты. Меня он взял к себе, чтобы я жил и учился здесь, в Ухте. Дядя Вася меня очень любил, и я уже один год ходил в школу от него, тогда он был нач. почты в д. Вокнаволок, я ходил в 3-й класс. С началом финской войны верхний этаж здания почты занят штаб [воинских частей] Ухтинского направления, и поэтому были поставлены часовые и вход охранялся. Во дворе стояла полевая кухня, коновязь и стоянка легковых машин. У нас была корова, и один сержант постоянно брал молоко, думаю, для какого-то начальника. Я же подружился с шофером одной легковой машины, и он всегда сажал меня в машину и показывал разные кнопки и рычаги. И вот однажды перед Новым годом, в декабре, поздно вечером я сидел у него в машине. Он меня задержал дольше обычного, говоря, что сейчас кое-что увидишь. И через некоторое время началась беготня и появилось много красноармейцев и командиров, двор осветился прожектором, ворота открылись и въехали три машины. Остальные остались за воротами (двор маленький), со всех машин стали выходить военные. Шофер меня дернул за рукав и стал указывать и говорить мне: «Смотри, первым идет Ворошилов, а рядом с ним Мехлис». Хотя они были в полушубках, но Ворошилова я узнал по многочисленным портретам. Видел я и многое другое, но это уже другая тема, ведь я собрался писать про эвакуацию в Отечественную войну. Для нас эвакуация началась через неделю после начала войны. Всю эту неделю шла какая-то суета, люди не знали, что делать. Пограничники возили патроны и нас, пацанов, брали возчиками. Родителей мы почти не видели, отец крутился по колхозным делам, его перед войной избрали пред, колхоза, а мать почти сутками была в пекарне, она работала пекарем. И вот [в] конце месяца отец забежал домой и велел собирать в чемодан все лучшее, а остальное, все, что можно тащить, убрать в картофельную яму. Утром пришла мать и сказала, чтобы я вывел корову и вместе с другими пошел с коровой, ведь я старший из детей. Со стадом в основном пошли бабушки с внуками, остальные на лодках переехали через озеро, где пришлось оставить все, что не могли унести. А много ли унесут женщины, если у каждой ребенок, а то и два на руках. Мужчины с оружием остались в деревне в помощь отделению пограничников на случай, если потребуется прикрыть население, а также для уничтожения указанного сверху имущества. Правда, указывать уже никто не мог. Связь со всех сторон была отрезана, да была-то связь только с Вокнаволоом и Кентозером. На линиях сидели финские лазутчики. Дороги были отрезаны, и поэтому решили идти на Юшкозеро, через бывший лесопункт Лахнозеро. В Лахнозере сохранились бараки, пекарня, в общем, можно было сделать отдых и накормить людей, а также проверить людей (все ли дошли) и [решить] как дальше двигаться. Скот выгнали на болото пастись. Затопили печи, народу собралось много, стали подходить из с. Контокки, Контозеро, и это не осталось не замеченным финскими летчиками. Здесь они первый раз сбросили листовки, уговаривая нас вернуться по домам, наверное, потому не стреляли, чтобы не спугнуть. После этого уже таких крупных скоплений не было. Люди разделились на группы и по разным направлениям. Наша семья пошла на Юшкозеро, думали, что дальше не надо идти. Через неделю отца взяли в армию и за нами из Панозера приехали дядя Вася и бабушка. И опять по берегу реки Кемь с коровушкой, но уже вместе с бабушкой, а остальных дядя Вася увез на лодке. Опять-таки думали, в Панозере переждем войну. Через неделю ушел дядя Вася, и мы остались без мужиков, а еще через неделю велели собираться и нам. Так я опять с Руско (так звали корову) и бабушка со своей коровой, т. е. дядиной коровой, но тут мы уже со всеми из Панозера до Шомбы, а потом уже со всего района шли по Кемской дороге. А коровы к вечеру еле идут, вымя полны молока, а женщинам жалко на землю доить, вот и ждут, когда поедет колонна машин, чтобы военных напоить молоком, но все-таки много пришлось на землю доить. Так мы дошли до Кеми, там в здании средней школы был сборный пункт, там и находились семьи. Определили наши семьи на Латушну, а там из разных деревень Кемского р-на. Там мы жили около месяца в ожидании вагонов, наконец-то, повезли на вокзал. Не успели и полминуты проехать до вокзала, так километра полтора, как начался грохот на вокзале и в городе, машины развернулись обратно. Потом-то все поняли, что бомбили город, в основном вокзал, и мост через реку Кемь. Мы, ребятишки, сразу, как только утихло, были уже в городе и на вокзале. Вот тут мы первый раз увидели ужасы войны. Воины и железнодорожники откапывают засыпанных, многих даже живых. Через три дня погрузили в вагоны, но уже ночью и отправили дальше, но довезли только до ст. Шуерецкая. Там выгрузили на кирпичном заводе, где и жили до глубокой осени. Я же опять с Руско, но уже вдоль железной дороги. Запомнился переход через реку Мягрека, наши коровы уже не боялись воды и плавали хорошо, но были [и такие], которых в воду не загонишь. Хозяева повели их по железнодорожному мосту, и в это время шел поезд. Так восемь коров зарезало поездом, еле сами хозяйки успели убежать. В Шуерецкой велели коров сдать, взамен давали справки. В начале октября опять по вагонам, на этот раз надолго. В нашем вагоне вначале было 110 человек, до места доехали 100. Ехали через Обозерскую, Вологду, Киров, Котлас и попали в Сольвычегодский р-н Архангельской области, Рябовский с/с, а дальше уже Коми АССР. В начале ноября ночью в мороз вывели нас из вагонов прямо на открытое болото, а мы во всем летнем (вышли-то из дома в жаркое лето) - плач, крик, ругань на русском и карельском. Старики и старухи, особенно калевальские, по-русски так говорят, что «ни бум- бум» не знают. Тут раздается команда: «Семья из 5 человек, ко мне», там кричат: «Из четырех - ко мне», «из трех - ко мне» и т. д. Нас пятеро, и я побежал, кто зовет пятерых, и так мы попали на сани к дяде Степану. Там уже ждали нас подводы из колхозов. Дядя Степан укрыл нас своим тулупом и повез через реку Вычегду в свою деревню за километров 8. Ночью мы подъехали к одному дому, а хозяйка нас не принимает, даже дверей не открывает. А брат Вилхо, сестры Мария и Вера плачут. Замерзли, а старуха кричит: «Я финнов не пущу, пусть хоть околеют, они моего сына убили». Дядя Степан уже именем закона стращает, он оказался пред, колхоза. А у этой женщины во время финской войны погиб сын, а республика-то [наша] была тогда Карело-Финская, и она знала, откуда мы. И мать еще причитает тут по-карельски, ведь она по-русски не понимала. И тут пришли мне на память нужные слова (я уже разговаривал сносно по-русски) и говорю: «Бабушка, пустите нас ради Бога, ведь мы совсем замерзли». «Ах, ты говоришь по-русски и Бога знаешь, но ладно, тогда погрейтесь». И так мы поселились у бабушки Степаниды. Как трудно было маме нашей на чужбине, не зная языка, ведь надо было ходить со мной. К председателю ли идти, на работу устраиваться, за продуктами, да всюду. А из продуктов нам стали давать только муку - 180 г на человека в день. Мы стали получать 900 г на семью, похлебку мама утром сварит и на целый день. У Степаниды была дочь Настя. Здоровенная ростом, старая дева, работала зав. фермой, так она говорила мне, что опять ягненок сдох, и стала бросать их в одно место, а я потом бегал за ним, оттаивал и снимал шкуру, а отчего они дохли, никто не знал. А мне кажется, просто замерзали, ведь своего козленка они в комнате (избе) держали. Трудно даже представить сейчас, как мы выжили в ту зиму. Люди меняли тряпки на муку, картошку, а у нас ничего не было, самим нечего было одеть. Когда немного освоились, начали кое-что понимать, пошли по деревне собирать милостыню. Выучили слова «подайте Христа ради» и с этими словами из дома в дом. Люди подобрее давали, кто картошину, кто кусок хлеба, но были и такие, что поддавали под зад. Ходили младшие, мне уже нельзя было, в то время мне было 13,5 лет, Марии - 11 лет, Вере - 9 лет, а Вилхо - 6 лет. Вскоре Вера так ослабла, что не могла ходить, и она целыми днями сидела на полатях и стонала, даже то, что было, не могла есть и к весне остался один скелет. Мы уже думали, что не выживет, но весной начала оживать и выжила. С наступлением весны, как и положено, начало все оживать, так и мы. Стали собирать траву, картошку на полях (которую, кстати, запрещали собирать). Мы с матерью стали ходить на колхозную работу, но не помню, чтобы хоть чего получали за свою работу, кроме 180 г муки. Потом нас переселили в пустующий полуразрушенный дом. Следующую зиму начали жить в этом доме, холодина ужасная, печка дымит, да и топить нечем. Кто-то матери предложил идти работать в сплавучасток, и в середине зимы мы перешли в барак сплавучастка, т. е. на запань. Там нам выделили угловую комнату и две железные кровати. Мать потом стала пилить дрова для нужд запани на пару с Аксеньей Ивановой из д. Миннойла Калевальского р-на, и так они и пилили до самого отъезда в Карелию. В эту зиму я пошел в школу. До морозов я ходил, но потом не в чем было ходить, да и какая школа, от холода дрожишь и в животе урчит. До школы я работай на запани, всю осень носил сводки о работе до конторы сплавучастка в Федюково, что в 7 км от нас. Вечером, после работы, нач. запани составит сводки, вручит мне, и я бегал по берегу, по камушкам. Туда бегу еще в сумерках, а обратно в полной темноте, ноги в крови, бегу и плачу, ведь никто не видит. Главное, что я [был] в списках рабочих и получал рабочую карточку - 600 г хлеба, а иждивенцам давали по 400 г. Зимой поставили на окорение бревен и выдали фуфайку и лапти, а летом поставили учетчиком бревен. Это когда началась сплотка леса. Да, в школу никто не ходил, хотя сестры уже должны были учиться. А семья дяди Васи осталась в деревне Горки или в колхозе «Красная заря». Тетя Ульяна работала в колхозе, ей, конечно, было легче, ведь она знала русский язык как бывшая телефонистка. Бабушка что-то вязала. Да, в первую зиму умер сын дяди Васи, старший сын у них Коля умер по дороге в вагоне. Осталась одна дочь Тюне. В середине второй зимы тетя Ульяна получила на дядю Васю похоронку (за войну она трижды на него получала), а через недели две сам приехал жив и здоров. Пробыл дядя Вася неделю и уехал. Я сейчас не помню, кто получил из Карелии фронтовую газету, где была статья про нашего отца, что он отличился в разведке (статья была написана военным корреспондентом Я. Ругоевым). Там мы узнали, где он, а потом и адрес узнали. Так потихоньку вроде бы начали устраиваться, но еще много было горя впереди. Это только второй год. А были мы там в эвакуации 3 года. Хотел переписать начисто, да представьте - не нашел тетради... * Речь идет о статье В.Г. Макурова «Эвакуация», опубликованной в газете «Ленинская правда» 18 июля 1989 г. Источник: АКНЦ РАН. Подлинник рукописный. (2015) Эвакуированная Карелия: Жители республики об эвакуации в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 - Стр.53-59