Из воспоминаний Валентины Лантух (Вершининой), г. Петрозаводск. Осталась коса на проволоке …

Гражданские

Страна: СССР, КарелияПериод: Великая Отечественная война (1941-1944) Лагерный голод гнал нас, мальчишек и девчонок, в город к финским кухням и казармам, чтобы раздобыть что-либо съестное. В самый мрачный и голодный 1941 год мне исполнилось 18 лет. А для того, чтобы выйти в город, был только один путь — пролезть под колючую проволоку, да так, чтобы не заметили охранники. Каждая вылазка была связана с риском наказания до 25 ударов плеткой. Слабые не выдерживали, и некоторых приходилось на руках относить в барак. Но, несмотря на страх перед наказанием, голод гнал людей в город. Расскажу лишь об одной такой памятной для меня вылазке. Но вначале несколько слов о том, как я оказалась в 4-м петрозаводском концлагере. Перед самой войной я приехала из Подпорожского района Ленинградской области к своей старшей сестре в Кондопогу помочь ей с детьми. Их у нее было четверо, и все маленькие. Через две недели после моего приезда началась война. Осенью нас отвезли в Шелтозеро на пристань. Напрасно мы ждали баржу, она не подошла. Там, в деревне Другая Река, мы оказались в оккупации. От карельских паспортов, что нас спасло бы от выселения в лагерь, мы отказались. Так вот, находясь в 4-м лагере, с уже покойной ныне Машей Остовой пошли на Троицу в город. Пришли к финской кухне. Нас попросили помыть полы, а потом почистить туалет. Все это мы сделали. А за работу нам дали немного гнилой картошки. Стали возвращаться. Крадучись, приблизились к проволоке. Я приподняла нижний ряд и пропустила вперед подругу. Только стала перелезать сама, увидела, что по направлению к нам идет староста-доносчик. И я так рванулась вперед, что коса моя, зацепившись за колючки, так и осталась висеть на них. Сгоряча я боли не почувствовала, но, оказавшись в бараке, не могла найти себе места. Коса оторвалась вместе с клочками моей кожи. Рана заживала долго. А на работу выходить заставляли. Через какое-то время наш 4-й лагерь ликвидировали и всех перевели в 6-й, который размещался на Перевалке. Некоторое время возили на работу на слюдяную фабрику для щипки слюды. Работа требовала большого навыка, а наши руки были непослушными, работа непривычная, и норму выполнять мы не могли. А вскоре нас, подростков, стали направлять на лесозаготовки. Я оказалась в местечке Койвусельга в Пряжинском районе. Там жили в бараке под той же лагерной охраной. Привозили нас на две недели. Потом отвозили на некоторое время в лагерь, затем снова на лесозаготовки. Кормили раз в сутки горячей баландой. Остальное пропитание было в лесу — грибы, ягоды, съедобные травы. Работали голодные и истощенные. Норма заготовки была установлена в объеме 6 кубометров с корня. С нормой справляться мы не могли и вместо 300 граммов получали только половину. Я исхудала настолько, что меня спасло лишь наступление наших. Когда финны отступали, я едва смогла выйти из барака в лесу на крыльцо, чтобы дожидаться своих. А те из наших ребят и девчат, кто смог, убежали в лес. Заготовками леса руководил некий Паксонен. Человек грубый, он нередко пускал в дело и плетку. Вот какие ужасы и страдания пришлось нам пережить в самом расцвете нашей молодости, вместо того, чтобы учиться, водить по праздникам хороводы, петь любимые песни, которые, сказать по правде, мы не забывали и в лагерях. А некоторые из них даже приспосабливали к своей лагерной жизни: Раскинулся лагерь широко, Кругом лишь бараки стоят. А в доме большом и высоком Засел белофинский отряд. Не слышно по лагерю песен, Не слышатся крики детей. Барак наш угрюмый и тесен, Он полон безвинных людей... Песня эта на популярный мотив «Раскинулось море широко» была длинной и отражала все стороны лагерной жизни. За ее пение наказывали. Но люди, доведенные до отчаяния, все равно продолжали петь. Песню, как и птицу, нельзя было отгородить колючей проволокой. После освобождения я подлечилась и поступила на работу в военизированную охрану бойцом на железную дорогу. Работала там четыре года, а потом устроилась щипальщицей на петрозаводскую слюдяную фабрику. Вот тут-то я уже принялась по-настоящему и с охотой осваивать эту профессию. И, наверно, была неплохой работницей. Когда просматриваю свою трудовую книжку, вижу, что все страницы исписаны благодарностями и приказами о поощрениях и премиях. Но лагерная жизнь сказалась на здоровье. На инвалидность выйти пришлось в 55 лет. А тридцать из них я отдала слюдяной фабрике. Сегодня живу одна. Мужа, бывшего партизана белорусских лессов, схоронила в прошлом году. Но одинокой себя не чувствую. В городе живут две мои взрослые дочери, есть внуки. Все они меня часто навещают. И душа моя радуется, что, несмотря на все сложности жизни, она у них складывается хорошо. Источник: (2023) Мы ещё живы - Стр.78-79 (2005) Пленённое детство - Стр.18