Из воспоминаний Михаила Миронова. И тогда сержант выхватил пистолет.

Гражданские

Страна: СССР Во время оккупации мы, местные жители, остались в своей деревне Тережье и нас никуда не выселяли. Может быть, нам было чуть легче, чем выселенцам, но и у нас тоже отобрали скот и весь хлеб подчистую. В нашей деревне в каждом доме производился самый тщательный обыск. Почему? На каких-то семь-восемь домов было пять работающих мельниц. Финским властям поначалу было этого не понять, и они решили, что тут в каждом хозяйстве столько муки намолото, что хоть подгоняй подводу за подводой. А по существу место наше было безхлебное и деревня жила за счет мельниц, строить которые позволяла наша река Тережанка с ее крутыми перепадами. Так вот, ни у кого не найдя излишков хлеба и довольствуясь тем, что отобрали остатки, финны немного поуспокоились. Но Кокоринская комендатура, у которой мы были под боком, не спускала с наших жителей глаз. И хотя за пределы деревни выходить не разрешалось, однако мы, ребятишки, постоянно нарушали это требование. Финские связисты тянули телефонную линию от моста Плавник через залив Онежского озера Святуху до Шуньги и далее. Столбы, с привинченными к ним фарфоровыми чашечками, лежали пока на земле готовые для установки. И вот группа ребятишек пошла из Побережья в сторону Шуньги и не удержалась от соблазна—разбила несколько десятков чашечек. Линия предназначалась для передачи оперативных сводок и малолетние злоумышленники были тут же доставлены в комендатуру. За дело взялась сота-полиция, то есть военная полиция. А эта организация работала покруче, чем комендатура. Меня и моего товарища, тоже ни в чем неповинного, остановили и доставили в деревню Лохново. Это недалеко, километрах в двух от Плавника. Там у финнов находился какой-то контрольный пункт. Пришли. Допросил нас сержант, хорошо говоривший по-русски. Там были девушки из соседней деревни. Спрашивает их: «Эти ребята били чашечки?» — «Нет, — говорят, — мы их не видели». А потом привели еще группу ребят. Я их знал. Двое из них были братья по прозвищу Ховры или Ховричи и еще Сонников, Фокин и Копытов. Именно это они и били чашечки. Но честно признаться в том не смогли, понимали, что ждет нешуточное наказание. Их начали бить при нас резиновой плеткой. Но младший Ховрич, чтобы спасти свою шкуру, показал на нас и стал божиться, что это именно мы и вывели из строя телефонную линию. Тогда уж принялись за нас. И мне как старшему из подростков, досталось больше всех. Но тут неожиданно за меня стали заступаться солдаты и стали убеждать сержанта, что он поступает неправильно. Разговор происходил между ними на финском языке, но мы к тому времени уже его неплохо понимали. А сержант, видать, из добровольцев, выросших на территории России, вступил в финскую Добровольческую армию и при помощи таких вот решительных поступков и дослужился до сержанта. И все же солдаты сумели доказать нашу невиновность. Тогда сержант выхватил из кобуры пистолет и направил его на Ховрича. Тот перепугался и выдал всех, кто с ним бил эти самые злополучные чашечки. Нас отпустили. Что там происходило дальше, не знаю. Рассказали, что этих ребят несколько суток держали в бане под стражей, а потом отпустили по домам. Уже после войны как-то случайно я встретил этого самого Ховрича в Медвежьегорске возле столовой. Прошло после того памятного случая всего каких-то четыре года и все еще было в памяти свежо. Но он сделал вид, что не узнал меня и отвернулся. Потом, как я узнал, он сидел за разбитую витрину в городе в лагере усиленного режима. И еще мне бы хотелось рассказать о нашем земляке Васе Поликарпове. Родом он был из деревни Новоселово. Уже ближе к отступлению финнов он неожиданно стал переводчиком при военной комендатуре. Не буду вдаваться в подробности, почему Вася обучился финскому языку успешнее и быстрее, чем его сверстники, но переводчиком служить ему дол го не пришлось. И если бы он знал, что именно этот факт испортит ему всю дальнейшую жизнь, то наверняка избежал бы такой «чести». Вася был года натри старше нас 12-13-летних. Он крутился около финской комендатуры, выполняя разные мелкие поручения и вот его взяли на эту службу. Надо сказать, что Вася перед нами не важничал, держался запанибрата и нередко рассказывал нам различные смешные истории из жизни и нравов офицеров и служащих комендатуры. У него постоянно водилась пачка сигарет с надписью на крышке коробки «Тюемиес», что означала «Рабочий». В пачке вмещалось 33 сигареты впридачу с деревянным мундштуком. Воттакой элемент курительной культуры был у финнов уже в те годы. И Вася с шиком угощал заядлых курильщиков, доказывая какой он удачливый и как с ним считаются в комендатуре. При этом мне вспоминается такой случай. Местный старик, по дому, где жил Вася Поликарпов, назовем его дедом Никонором, страдал язвой желудка и по этой причине еще за долго до войны получил белый билет. Но курить не бросил и оттого страдал вдвойне, так как с куревом было еще хуже, чем с продовольствием. Сидит он на крыльце темнее тучи. —Что дед Никонор, такой хмурый? — спрашивает его Вася. —Ох, Васенька, три дня дыминки во рту не было. И мох пробовал, и траву сухую — ничто не помогает. Не найдется ли, Васенька сигаретки, хоть какой маленькой? —Всегда рад угостить, дед Никонор. — Вася щеголевато раскрыл новенькую пачку. —А две, Васенька, можно, —Бери три, — великодушно разрешил юный переводчик. —Век, Васенька, не забуду. И не забыл... А вскоре Вася понял, что дни его неожиданной, но слегка запоздалой карьеры сочтены. Через месяц-другой он со своей комендатурой выедет в сторону границы и на этом, кактогдамы все думали, следы его затерялись. Но нет. Вскоре я узнал, что Вася Поликарпов с финнами не уехал. С дороги вернулся домой. Поначалу в деревне и в округе никто и значения не придавал, что несколько месяцев Вася числился при комендатуре переводчиком. Да и какой, казалось бы, спрос с 15-летнего подростка? Осенью 1944 года, через три-четыре месяца после отступления финских войск, меня вместе с Васей Поликарповым набором призвали в ФЗО и направили на учебу в Петрозаводск. Мы с ним даже учились в одном училище, только я на слесаря, а Вася — на каменщика. Закончили училище и оба стали работать в Петрозаводске. О том, что Вася жив-здоров и работает в городе, узнал дед Никанор. А узнав об этом, воскликнул: —Ишь ты, нашего старосту заарестовали, а этот прохвост, который раскуривал финские сигаретки да еще этим и похвалялся, разгуливает на свободе, словно ни в чем ни бывало. — И проявил бдительность. Написал письмо в соответствующий орган. Вася после этого был, конечно, арестован и осужден. Наверно, благополучно отбыл срок. Но вот дальнейшие его следы затерялись. Ничего плохого ни одному человеку он не сделал. Если разобраться, то переводчики были нужны. И вина Васи Поликарпова заключалась в том, что он лучше других своих сверстников сумел освоить финский язык. Источник: (1991) Судьба: Воспоминания - Стр.46-49