Из воспоминаний Макеевой Ленины Павловны (Председатель Карельского Союза бывших малолетних узников). За неповиновение били розгами или расстреливали.

Гражданские

Дата: 8 июня 2003 г. Страна: Россия, Карелия Приближается знаменательная юбилейная дата – 300-летие Петрозаводска 29.06.2003 г., которая совпадает с Днём освобождения узников из концлагерей г. Петрозаводска 29.06.1944г. Прошло 59 мирных, без объявления войны, лет. Но поколение детей второй мировой войны 1941-1944 гг. всё время жило в страхе за свою и родных жизнь, в преодолении трудностей в послевоенные годы, как морального, так и материального характера. Долгие годы работы (45 лет) на благо Родины и Советского народа и в результате необеспеченная старость. Из прожитой жизни – 67 лет остаются неизгладимыми в детской памяти годы фашистско-финской оккупации, октябрь 1941 – 29.06.1944 г и заточение в концлагеря. После сильных бомбёжек города и ст. Петрозаводск (до войны мы жили в 3-х этажном каменном доме в районе ст. Петрозаводск), и особенно после одной из них в августе-сентябре 1941 г. мы с братом Юрием – 1937 г.р. потеряли маму, попали в разные бомбоубежища. После того случая отец – Илюков Павел Ильич – 1908 г.р. отправил нас с мамой (мама была на 8-м месяце беременности) к бабушке в глухую деревню Шанг-Остров Подпорожского района Ленинградской области, откуда нам не на чем было переправиться через Свирь. Мы успели три семьи городских жителей вместе со стариками – бабушками и дедушками уйти в лес за три км от деревни вместе с коровой, (остальная живность осталась во дворе), где через две недели нас обнаружила финская разведка. Привели в деревню под конвоем, а в октябре в товарных вагонах, набитых народом, на нарах в два ряда привезли в Петрозаводск и заключили в лагеря. Большинство населения Ленинградской области поместили в 5 лагерь, где в заточении в ужасных условиях провели 2 года 8 месяцев. Перед войной мы жили достаточно прилично. У нас в городе была хорошая мебель, соответствующая тому времени одежда, обувь (у мамы были очень хорошие вещи), много игрушек. В деревне у бабушки был дом, корова, овцы, куры, телёнок, много хлеба и разных припасов. И всё в одночасье рухнуло. Оккупанты поместили нас в комнату, в коммунальной квартире, 20 кв. м – 15 человек (мама родила двойню) – 4 семьи. Условия для проживания были трудными. Грудные дети всё время плакали (начался голод), взрослые недовольствовали. Заболела бабушка – Дектерёва Клавдия Ефремовна – умерла 2 января 1942 года, похоронили на Неглинском кладбище у Екатерининской церкви. В марте 1942 года нам дали комнату 10 кв.м. на 6 человек в холодном бараке. К голоду добавилась эпидемия, мы все болели: кончалась одна болезнь, начиналась другая. Заедали вши и клопы. От голода всё время хотелось спать, чтобы во сне как-то потерпеть, а самое главное не было сил. Но от нестерпимых укусов вшей и клопов дети были раздражены – плакали, капризничали. Из-за тесноты в помещениях, голода, инфекционных болезней (тиф, скарлатина, цинга и др.) стало умирать много людей. Самая высокая смертность была в 1942 году из 8 тысяч в пятом лагере половина умерла в первый год оккупации. В нашей семье из 7 человек – 3 умерли в 1942 г. Мы всё время чесались от постоянного зуда. В светлое время суток искали в голове друг у друга вшей, как обезьяны. Раздавался один треск, сейчас это страшно представить. В ночное время, как прекращалось хождение, начинали бегать мыши и крысы. Того и гляди, что заберутся в корзину к грудным детям и отгрызут нос. Корзину, в которой спали грудные дети, нам подарили. Был сооружён примитивный стол на козлах, на который ставили большую чашу, под неё заострённую лучину с приманкой и ловили мышей. За ночь эта чаша падала раз 5-6. К ловле крыс готовились более основательно. Искали материал – чурбаки, щипали лучину 70-80 см длины, зажигали лучину и ждали выход крысы из щели. Если удавалось крысу поджечь, то начинался такой погром, страшный крик и плачь всех детей и шараханье горящей крысы. Если над крысой была одержана победа, то несколько дней было затишье. Потом всё начиналось вновь. В начале 1943 года на эту ситуацию обратил внимание Красный крест. Как теперь понимаешь, внимание к обездоленным было всегда, если, конечно, власти не учиняли запрета. Были развёрнуты походные жарилки. Людей (мужчин, женщин и детей) загоняли в сауну на 40-60 мин при температуре 120-140 градусов, обратно несколько человек выносили без сознания. Истощённые люди не выносили такой температуры. Предварительно всех стригли «под Котовского». А в помещении, где мы жили, в это время жгли серу. Эпидемию в какой-то степени удалось снизить, но люди продолжали умирать от голода и холода. У нас тяжело заболела мама из-за истощения, у неё было сильное малокровие, к тому же кормила грудью двойняшек. У ней началась куриная слепота, с наступлением сумерек она ничего не видела. Началась цинга – стали выпадать зубы, отказали ноги. Она передвигалась на коленях и в семье 4 малолетних детей, дедушка тоже заболел. В это очень трудное время оказала поддержку 15-летняя девушка Римма Гушева (теперь Иванова Римма Дмитриевна). Она работала в хозяйственной части у финнов, приносила еду (кашу, гороховый суп), выпрашивала у финнов, а если удавалось, то и воровала в совхозе (в районе дома ДСК) корнеплоды: брюкву, свёклу и частично делилась с нами. Одна женщина, бывшая врач, порекомендовала отнять от груди детей, в противном случае – умрете, и останутся 4 детей и отец-старик, которые без вас не выживут. Мама отняла от груди девочек, и через 1-1,5месяца они умерли от голода. После смерти детей мама немного оправилась, и её назначили на работу в хозяйственную бригаду – в казарме финнов среднего состава топить печи и делать уборку. Остатки еды мама приносила в лагерь и делилась с соседями нашего 42 барака. На улицу зимой мы, дети, почти не выходили – очень холодно, а одежды маловато (не было валенок, тёплых вещей). На ноги тоже нечего было надеть. Дали полуботинки на деревянной подошве и, если кто куда-то уходил, в коридоре стоял грохот от обуви на деревянной подошве. И таким образом охране было удобно следить за передвижением людей. Лагерь был обнесён несколькими рядами колючей проволоки, а внутри лагерь был ещё разделён на сектора, тоже обнесённые проволокой для удобства проведения профилактики. Каждую ночь делали обыски. Искали партизан, листовки. При обыске отбирали приглянувшиеся вещи (катушку ниток, кофточку, полотенце и т.д.) Запрещалось подходить к проволоке. На определённом расстоянии вокруг лагеря были установлены наблюдательные вышки с вооружёнными солдатами и собаками. За неповиновение наказывали – били розгами – 25-30 ударов или расстрел. Но голод заставлял людей рисковать собственной жизнью. Некоторым удавалось уйти из лагеря, чаще попадались охране. И тогда палач Вейко расправлялся с жертвами. Моего двоюродного деда Илью Васильевича Гришина за то, что он подошёл к проволоке на не дозволенное расстояние, избил Вейко до полусмерти. Через неделю дед умер. Мой дед Дегтярёв Михаил Васильевич получил 15 розг за то, что не сдал овчинную шубу в жарилку, а он просто боялся ее потерять. В 1943 г. в лагерь стали проникать сообщения об активизации Красной Армии. Мы дети вечером подслушивали разговоры взрослых, но в обсуждение не вступали, а на второй день в своей компании, правда, не всем, придумывали, как бы финнам навредить. Прятались, чтобы не идти в жарилку. Сочиняли песни и вполголоса пели. «Я на бочке сижу, а под бочкой мышка, скоро Красные придут – финнам будет крышка» и т.д. Подростков и одиноких женщин по этапу направляли в Орзегу, Деревянку, Кутижму на заготовку леса на 3 месяца. Через три месяца на замену новую партию. Одни умирали там, в лесу, другие, измождённые от непосильного труда и мизерного пайка, умирали в лагере. Около нашего 42 барака до войны был расположен холодильник из натурального льда, покрытый большим слоем опилок и вокруг этого холодильника рос клевер, чаще белый, красного было мало, и мы дети, как только подрастала эта трава, паслись около этого места, собирая съедобные травинки, корешки. Крапива не успевала вырастать в большие заросли, её собирали молодой. Я была сильно истощена, простужена и в послевоенные годы ко мне быстро прилипали разные болезни. В настоящее время очень мучает ревматизм и радикулит. Нашему поколению детям-узникам концлагерей несладко пришлось и после освобождения. Унижали, называли лагерниками, предателями. 70 процентов этой молодёжи получили образование – 7 классов, 20% - среднее специальное и 10% высшее – в основном заочное. Бывшие узники, в основном, работали на низкооплачиваемых физических работах, трудовой стаж 45-50 лет и очень низкая пенсия. 70% мужчин-узников к настоящему времени уже умерли. Самым запомнившимся днём после освобождения был день прибытия первого поезда в Петрозаводск. Тысячи людей встречали этот поезд. Начиная от семафора, он подавал протяжные гудки. Страшный стон стоял на ст. Петрозаводск (ныне товарная). Каждый раз, вспоминая прибытия того поезда, я обливаюсь слезами. Люди искали своих родных, все обнимались, обнимали и целовали чумазых кочегаров, плакали, кричали. Всё, я опять реву… 08.06.03 г. Источник: (2004) Трагическое Заонежье - Стр.72-76