Из воспоминаний Клавдии Нюппиевой. Мы из деревни Рим

Гражданские

Страна: СССР, Карелия Родились мы все в Заонежье, в деревне Рим Вырозерского сельского Совета. Младшая, Эльвира, родилась 15 сентября 1941 года уже в дни войны. Наш отец, Александр Васильевич Соболев, так и не узнал имени шестой дочери. Коротко расскажу о нем. Работал отец в течение многих лет бухгалтером в Кузарандской МТС, а в 1940 году был переведен в Пряжинский госбанк. Мы все собирались летом 1941 года переехать к нему. Старшая сестра Мария уже успела это сделать. Нас же остальных в разгар сборов застала война. Отец пользовался отсрочкой по броне. Но мог ли он, коммунист, усидеть дома? В начале июля пошел добровольцем. Сначала воевал в истребительном батальоне, а потом на Ленинградском фронте. Обстоятельства сложились так, что мы от него не смогли получить никакой весточки. Правда, впоследствии кое-что нам сообщили те, кто встречал его на фронте. Но это стало нам известно только после войны. Например, воспитательница Олонецкого детского дома Гусева (имени, к сожалению, не помню) рассказала, что видела нашего отца под Ленинградом в 1944 году. Он был ранен, хромал. Справка в пенсионном деле лаконично сообщает: пропал без вести. Вот почему отец так и не узнал о рождении младшей дочери. Через несколько месяцев после его ухода на фронт, в Заонежье пришли финские оккупанты. Из запретной зоны были выселены жители многих деревень. Эта беда не обошла и наш Рим. Мама укутывала на груди младшую трехмесячную Элю, а рядом сидели еще пятеро. Стужа была страшная, а у нас не нашлось теплой одежды. Времени на сборы не дали. Даже обед в печке остался нетронутым. По пути следования остановились в какой-то деревне. Несмотря на запрет, мама вернулась домой и привела корову. Но радость наша была недолгой — оккупанты приказали сдать корову. А когда мама решила ее прирезать, мясо отобрали и в наказание лишили всю семью продовольственных карточек на месяц. Летом 1942 года нас привезли в Петрозаводск на барже и разместили в концлагере. Поселили в бараке № 125 шестого лагеря. Больную маму также поместили с нами, но потом часто забирали в больницу. Помню, как люди падали в обморок от жары в так называемой бане, а затем их обливали холодной водой. Помню «дезинфекцию» бараков, после которой шумела в ушах и у многих шла носом кровь. Помню и ту парилку, где с большим «старанием» обрабатывали все наше тряпье. Однажды парилка сгорела, лишив многих людей хоть какой-то возможности пройти санитарную обработку. Как-то прошел слух о приезде в лагерь большого начальства. Всех выгнали из бараков, провели тщательную «дезинфекцию». Молодежь постарше заставляли работать. Марию, которой было пятнадцать лет, определили на лесозаготовки. Там все было, как на каторге. За малейшую провинность наказывали розгами. Кормили плохо, испорченными продуктами. Наша одежда износилась. Мария сшила нам платья из простыни, выкрашенной в зеленый цвет. Мне кажется, что в этом платье я и стою на снимке. В последние дни перед освобождением был такой случай. Охрану лагеря, кажется сняли. Старшие ребята бегали к складам с обмундированием. Вдруг появились солдаты на велосипедах и стали стрелять прямо в детей. Все бросились обратно в лагерь. Одному пареньку прострелили ногу, когда он уже перелезал через проволоку. Наша сестра Рая тоже была среди этих детей, но успела спрятаться за кустик и слилась с ним в своем зеленом платьице. Накануне освобождения был взорван железнодорожный мост, что был невдалеке от лагеря. В окнах барака вылетели стекла. На рассвете мы, дети, ползком выбрались из-за колючей проволоки, как случалось и раньше, когда пробирались в город в поисках еды. Выбрались — кругом тихо, никого... С самодельными красными флажками мы направились в город. Были мы и на митинге, посвященном освобождению Петрозаводска, искали среди воинов-освободителей своего отца, ждали его, встречали все проезжавшие составы, искали глазами его среди солдат в открытых дверях вагонов. Но тщетно... А вскоре пришлось разлучиться и нам, сестрам. Четверых младших взяли в детприемник в августе 1944 года. Встретились мы все вместе лишь через годы. Впрочем, не все: следы нашей маленькой Эли затерялись. Надежда найти ее или узнать о ее дальнейшей судьбе заставила меня обратиться в редакцию с письмом. Сохранилось у меня воспоминание о том, как Элю хотели взять на воспитание какие-то люди, мужчина и женщина, которые дважды приходили в детприемник. Но мы не согласились отдать сестренку. В начале октября Элю распределили в Сосновецкий дом малюток. Ей только что исполнилось три года; была она кудрявой голубоглазой девочкой. Перед отъездом ее постригли, одели в трикотажный костюмчик и, помнится, сфотографировали. Документ оформили на большом бланке, где записали фамилию, имя и дату рождения. Сестра Рая провожала ее к поезду, который увозил малышей в Сосновец. После сестра рассказывала, что Элечка плакала и не хотела ее отпускать. Затем увезли в Ладвинский детский дом дошкольного воспитания Женю. А нас с Раей — в октябре 1944 года в Олонецкий школьный детский дом. Здесь были собраны дети разного возраста. Вскоре детей до 3 лет отвезли в тот же дом малюток в Сосновец. Мы попросили воспитательницу, сопровождавшую детей в Сосновец, поискать там нашу сестренку. Вернувшись, она сказала, что не видела Элечку. Теперь ясно, что нас тогда напрасно разлучили. Как сложилась дальнейшая судьба остальных? Пожалуй, счастливо. В детском доме жили хорошо. Запомнились и трудовые будни, и праздники с песнями и плясками. Хочется сказать большое спасибо дорогой Евдокии Васильевне Мелентьевой, нашему директору, зато, что детский дом стал для нас родным. О том, как мы жили, можно было бы написать содержательную книгу. Во всем была ее направляющая рука, ее доброе сердце, что дарила любовь и ласку сотням детей. Признательными мы остались и Екатерине Моисеевне Мыльниковой, научившей нас многому полезному в жизни, и другим педагогам и воспитателям. Как, например, не вспомнить Ольгу Антоновну Баранову, столь много сделавшую для нашего воспитания. Теперь мы взрослые, растим своих детей. Трое из нас живут в Петрозаводске. Старшая из нас, Мария Александровна Завьялова, работает на деревообрабатывающем комбинате мастером в малярном цехе. Три сестры стали педагогами. Одна из них Антонина Кудрявцева — учительница 10-й средней школы, живет на перевалке, недалеко от того места, где был концлагерь. Две другие сестры, Раиса Гайнетдинова и Евгения Лебедева, живут и работают в Санкт-Петербурге. А моя дальнейшая судьба определилась встречей с хорошим человеком, Лехто Кертту Ивановной, у которой я жила после детского дома, с 1951 года, училась в школе, затем в институте. С ней мы встречаемся часто и сейчас. Долгое время она жила в Олонце, преподавала английский язык в Верховской восьмилетней школе. Сейчас живет в Петрозаводске. Вышла на пенсию. Я живу в Петрозаводске. Работала в Институте биологии, имею звание кандидата сельскохозяйственных наук. Младшей моей дочери Людмиле 20 лет, а сыну Михаилу — 23 года. Вот такие уже взрослые у меня дети! Почти десять лет я была председателем Совета бывших малолетних узников и лишь недавно меня по личной просьбе от этой общественной должности освободили. Но нельзя освободить память и душу от воспоминаний тех лет, от всего что пережито мной и моими близкими. Каждый год в июне, в день освобождения Петрозаводска, мы отмечаем свой праздник Освобождения, встречаемся с бывшими малолетними узниками. Все мы за эти годы постарели. Но нам друг другу не стыдно смотреть в глаза. Мы прошли правильный и достойный путь и свою память о былом, лучшие наши традиции дружбы и верности долгу передадим своим внукам. Источник: (1991) Судьба: Воспоминания - Стр.25-28