Из воспоминаний Александры Феклистовой (Бесовой), г. Гурьевск Калининградской области. Кадилом по лбу.

Гражданские

Страна: Россия, КарелияПериод: Великая Отечественная война (1941-1944) Война, а уж тем более оккупация, когда на твоей земле хозяйничают чужеземцы, особенно болезненно отражается на детях. Вот и мне вместе со своими ровесницами и ровесниками пришлось испытать многие беды и пройти через все унижения. Начну я свои воспоминания с такого случая. Я вместе со своим младшим братом Петей (мне тогда было 8, а ему 5 лет) некоторое время находилась в д.Шильтя в Заонежье в детском передвижном лагере, созданном финскими властями. В эту же деревню были переселены моя двоюродная сестра Валя Титова с братом Колей, сестры Роза и Тася Барановы, четверо братьев Фокиных — все они были из окрестных деревень нашего края и все остались в дни войны сиротами. Нас водили каждый день под конвоем в соседнюю деревню Пургино к финскому попу на занятия. Священник каждого из нас учил говорить по-фински: «Исо, минэ сино ракаста», что в переводе на наш язык означает «святой отец, я тебя люблю». Федя же Фокин, старший из братьев, а было ему тогда, зимой 1941 года, 12 лет, со своим независимым характером, склонным к озорству, говорил: «Минэ сина ракаста, мита кайра кеппи», то есть «я тебя люблю, как собака палку». Понятно, что при таком ответе поп не мог оставаться равнодушным и стукал Федю кадилом полбу. И так повторялось почти каждый раз. А в Пургино жила моя тетя Люда. И я однажды сбежала с урока, чтобы побыть с ней. Но это удалось мне только один раз. За такие вольности наказывали. Не могу не вспомнить о том, что нас содержали рядом с финским госпиталем, как в Шильте, так и позднее в Космозере. Дело в том, что у нас для раненых финских солдат брали кровь. Так, у меня и брата была первая группа. Однажды я стала просить, чтобы у Пети не брали кровь, а пусть взамен лишний раз возьмут у меня. И вот на эту совершенно невинную просьбу надзиратели откликнулись по-своему: я получила плеткой по спине. А Валя Титова, когда после отбора крови вышла за дверь, упала в сенях от бессилия идти дальше. Я говорю ей: «Вставай, а то тебя накажут!». Наших воспитателей-надзирательниц звали Хельви и Мюйри, а остальных, в том числе и солдат, не помню. Почему же мы с братом оказались в детском приюте, который скорее был тюрьмой для нас, детей? В 1938 году папу репрессировали по ст. 58 ч. 1 по политическим мотивам. А он, будучи рядовым колхозником, никогда о политике нс думал. И уже через месяц после ареста был расстрелян, скорее всего в местечке Сандормох, о котором сейчас уже так много написано. Немало там наших заонежских мужиков покоится. В июне 1944 года, когда Заонежье было освобождено от финских войск, нас вскоре перевезли в Сенногубский детский дом. Там мы продолжили свою запоздалую учебу на родном языке. Поначалу было учиться очень трудно. Как в д.Пургино, так потом и в Космозере мы учились на финском, и говорить на русском нам было запрещено. Даже имена финские мы носили. Вышла я из детского дома в июле 1950 г. с образованием 6 классов. А как потом складывалась моя судьба и судьбы моих детдомовских подруг, будет уже особый сказ. Источник: (2005) Пленённое детство - Стр.79-80 (2023) Мы ещё живы - Стр.135-136