Фролов Василий Тимофеевич — Война была воспринята по-разному, так же она и освещалась.

Гражданские

Дата: 3 сентября 1989 г. Страна: СССР, Карелия Фролов Василий Тимофеевич родился в 1925 г. в д. Малиновка Журзевического района Гомельской области БССР, белорус. Накануне Великой Отечественной войны окончил 7 классов Импилахтинской НСШ. В годы войны находился в эвакуации в Вологодской области. В 1943 г. был призван в ряды Советской армии, служил в армии до выхода на пенсию. Свои воспоминания сопроводил запиской: «Передать тов. Макурову В.Г. в Институт языка, литературы и истории. 4 сентября 1989 г.». Я, Фролов Василий Тимофеевич, о начале Великой Отечественной войны узнал от Импилахтинского с/с, где потом было установлено дежурство представителей от колхозов этого сельсовета - это были комсомольцы на лошадях. Когда было объявлено решение на эвакуацию, дежурил по с/с как раз я и доводил это решение до населения. Кстати, эта загнанная лошадь, на которой я дежурил, досталась нам и соседу для эвакуации. Лошадь с повозкой на две семьи. Война была воспринята по-разному, так же она и освещалась. В основном по слухам, а они были то тревожные (немцы и финны идут, почти не встречая сопротивления), то оптимистические (захватчики, мол, уничтожены, остались мелкие группы). Мы больше вначале верили вторым. Жили мы и работали (мои родители - отчим, Зайцев А.А., и мать, Зайцева С.И., и трое моих меньших братьев) в д. Янислахти (несколько хуторов) колхоза им. Молотова, куда прибыли по вербовке после финской войны из БССР. Все здесь нам нравилось, и материально жили хорошо. Люди трудились с энтузиазмом, особенно летом 1941 г. - вели очень дружно заготовку сена, лето было солнечное и теплое. Я в июне 1941 г. закончил 7 кл[ассов] Импилахтинской НСШ, когда она стала таковой, а до этого немного учился в г. Питкяранте в интернате. Мечтал осенью 1941 г. поступить в ФЗУ в Ленинграде. Летом рассчитывал трудиться в колхозе, а затем стать рабочим и трудиться в городе. Об эвакуации в нашем колхозе узнали в числе первых, т. к. Янислахти от Импилахти всего около 3 км, но я оповещал другие колхозы. В том, чтобы уезжать или не уезжать, сомнений у большинства не было. Только уезжать, т. к. были напуганы жестокостью финнов, особенно боялись тех финнов, кто вернется в свои дома, в которых жили мы. Хотя одна семья, Ш. из-за того, что им не досталось ни лошади, ни повозки, осталась. Сам Ш, помнится, говорил, что и финны люди, поймут нас, только весь домашний скарб вынесли из дома, так и остались ждать своей участи возле дома. Дальнейшей судьбы этой семьи я не знаю, хотя, будучи в отпуске на родине в БССР, интересовался этим - они с одного района, но и дома не знали о них. В а/к 1126 работает шофером Ш., я даже у него интересовался, но он из молодых и ничего не знает, хотя родом из мест тех. Руководства эвакуацией не помню, да ее и не ощущалось. В первых числах июля тронулся в эвакуацию наш колхоз, в последующем держались вместе, но в это время уже дорога через Импилахту была забита беженцами, скотом, войсками. Все двигались в сторону Олонца вначале. С собой на одну повозку много не возьмешь. Не обошлось и без нареканий с соседом («чумаки» [не] по фамилии и те и другие хотели взять побольше). Скот (коров, свиней) гнали своим ходом до первого обстрела с воздуха, после чего свиньи разбежались. Надо сказать, что имущества было немного. Хлеб (зерно), мебель, инвентарь, инструмент и др. остались финнам. Транспортировка усложнялась еще и тем, что не мог двигаться отчим - болели ноги и он сидел на телеге, зато все мы шли пешком. Ни о каком обеспечении беженцев речи не могло и быть в этой обстановке. Тревога снимала все заботы и недуги. Общественный скот из колхозов и совхозов (кто сдал и получил справки), остальной скот (крупный рогатый) гнали с собой. Причем скот был породистый, хороший, особенно в совхозах. Личных коров все берегли и не теряли. Наша корова, например, прошла до Вологодчины и с нами вернулась в БССР, так было и у других, т. к. корова и кормила и становилась иногда тяглом. Крестьянин той поры хорошо осознавал, что без коровы - гибель. Не доезжая [до] Питкяранты, видим, что вся эта масса беженцев идет вспять. Оказалось, что дальше дорогу на Олонец захватил десант финнов. Трудно передать словами ту обстановку после разворота потока беженцев. Авиация противника постоянно вела обстрел. Скот от усталости и расстрела с воздуха запруживал дорогу, стояло зловоние от разложения. Гибли и люди. Войска, пехота и механизированные [части], которые следовали в общем потоке [населения], как мне кажется, только усугубляли [обстановку]. (К примеру, следует рота пехоты - 60-70 чел., и на весь строй торчало несколько штыков, остальные были безоружны.) Кстати, в Импилахти стоял тяжелый артполк на тракторной тяге, который перед войной был передислоцирован куда-то на запад, на его месте с началом войны формировался стрелковый полк, в который вошло много наших колхозников (Макаров, Шеремет и др. - последний прошел финскую войну, был ранен, имел 8 детей и погиб в районе Сортавалы при артобстреле, семья уже тогда узнала о его гибели, о чем рассказали его однополчане, наши колхозники). Интересно, что летчики финские обманывали наших зенитчиков, которые иногда из двух спаренных пулеметов «Максим» пытались отогнать [вражеские самолеты] от движущегося потока [людей] и не дать вести прицельный обстрел. Так вот при стрельбе наших зенитчиков пилот имитировал попадание в самолет испусканием шлейфа дыма, тут же уходил в сторону, мы все радовались, что самолет сбит, а он разворачивался, и все начиналось сначала. Не забыть, что на привалах, которые происходили от изнеможения людей и лошадей, все падали. Люди и скот засыпали мертвым сном в канавах и никаких комаров не слышали. Мы, пацаны, не терялись и в этой обстановке, усталые, цеплялись за борта военных машин, пушек, стремясь хоть немного подъехать. Под Приозерском* однажды в суматохе в небе увидели первое сражение наших истребителей с самолетами противника. Когда все перемешалось, мы с напарником приехали (напарник был тот Ткачев В.И.) на военных машинах, семьи, естественно, отстали, оказались ночью среди этой свалки раздетые, а она была холодной, без всякого сна и отдыха. Назавтра целый день искали и ждали своих на лошадях, и уже подумывали, что их разбомбили, но в конце дня дождались их, и они считали уже нас погибшими. Все были рады встрече, и мы больше не сбегали. В пути даже все мы с пониманием относились к военным, которые бегали с факелами и поджигали строения и все, что не двигалось. После нас все огню - противнику пепелища! Так мы всем своим колхозом добрались до ст. Парголово под Ленинградом. Здесь судьба наших семей резко менялась. Для дальнейшей эвакуации средства передвижения основной массы эвакуированных представляла жел. дорога, но т. к. вагонов было недостаточно, то крупный рогатый скот и лошадей направляли в глубь страны своим ходом. Для этого от каждой семьи надо было выделить человека, таким в нашей семье был я. Таким образом, с Паргалово я могу писать только про гужевую колонну, в которой я следовал. По жел. дороге все благополучно добрались до Вологды. Говорили, что их даже иногда подкармливали. С Вологды до с. Шуйское (центр Междуреченского района) и далее до д. Калитино, а позже Вахрушево их развозили на лошадях колхозов, принимавших своих поступавших эвакуированных. Наша доля оказалась более горькой. Мы также прибыли в Вологду, где нам указали конкретные места расселения наших семей. Добирались мы не один месяц (июль, август, сентябрь), день и ночь, в дождь и зной, нигде и никем не снабжаемые ни пищей, ни одеждой. Питались тем, что добывали, благо дело было к осени и удавалось добывать картошки, правда, по ночам. Посевы по путям нашего следования охранялись усиленно, не раз гоняли. По дороге доили своих коров, но все время в пути они доились плохо. Приходилось часто голодать, а одежда совершенно изгнила и оборвалась (в свою деревню въезжали ночью, чтобы оборванцев не увидели). От вшей нельзя было избавиться. Жарились у костра, но это мало помогало. Возглавлял нашу колонну нашего колхоза человек, не заботившийся о нас и не знавший, как и где потребовать. Тем более что по пути, к кому обращались, все посылали дальше вперед. Там, мол, вас встретят и обеспечат. А нам так нужен был хлеб и хоть какая-нибудь одежда! Никто нам этого не отпускал. И еще очень серьезным упущением в работе партийно-политических органов на местах по пути эвакуации было то, что с нами никто не встречался, не информировали нас о военной, политической и экономической обстановке в стране. Что-либо написать о пути, которым прошли мои родственники в поезде, не могу. Кое-что они рассказывали, но в моей памяти не отложилось. В конце сентября 1941 г. прибыли в с. Шуйское, где нас развели по деревням. Мои родители попали в д. Калитино Враговского с/с. Здесь пришлось сменить несколько домов. Жили скудно, голодали. Работая в колхозе, почти ничего не получали. Корову держали из последних сил, кормов не было. Приходилось тащить сено со стогов с поля - воровать. Зарабатывали на пропитание я с отчимом тем, что нанимались к вдовам и старухам (местным жителям) заготавливать и пилить дрова. Запомнился в этой деревне эпизод, как из Ленинградской блокады едва живой вернулся парень, который учился в ФЗУ. Я подумал тогда о своих довоенных планах учебы в ФЗУ. Удивительно то, что этот парень, Власов Юра, буквально за 7-10 дней поправился и стал, как пышка. Помню, что это был хороший товарищ, сердечный. Потом он был призван в армию, и судьбу его я не знаю. Последняя квартира в д. Калитино была отгороженная комната в канцелярии колхоза, в подполье которой хранился семенной картофель, и это нас спасло от сильного голода. Отчим, посоветовавшись с мамой, решил понемногу брать этот картофель. Потом правленцы поняли, что семена поубавились, но сказать ничего не могли. Из этого колхоза с отчимом в суровую стужу (я в резиновых рваных сапогах) возили в г. Сокол дровни для армии. На обратном пути, чтобы доехать домой, отчим за хлеб продал с себя теплое белье. Одним словом, трудились в колхозе, дело было знакомое. Колхоз есть колхоз, зарабатывали трудодни, но для нашей жизни ничего не хватало, ведь многое оставили, променяли на питание. И такой дефицит для нас также не был новостью. Мы в деревне всегда жили в дефицитах, а в эвакуации, как говорится, и Бог велел. На другой год нам предложили переехать в другой колхоз. Это была дер. Вахрушево этого же Междуреченского района. Здесь, помнится, нам жилось легче. Отсюда 7 января 1943 г. я добровольно настоятельно ушел в армию. В деревнях Междуреченского района были размещены эвакуированные из КФССР, но были и из Ленинграда - их было меньше, чем нас**. Они очень бедствовали. Все вещи по пути еще променяли на питание, к тому же они меньше были приспособлены, чем мы, к деревенской скудной жизни. Отношение к нам со стороны местных жителей было почему-то негативное, особенно [со стороны] пожилых людей. С молодежью мы быстро находили общий язык, трудились вместе, ходили на вечеринки, также плясали по-вологодски. Вологжане большие драчуны, с поножовщиной, обрезами. В этих баталиях принимал участие и я. Количество проживающих местных жителей в деревне обычно составляло 300-400 чел. Эвакуированных подселяли [в дома] в зависимости от [наличия] жилплощади. Мужчин было очень мало. Старики, белобилетники и мы, подростки. Очень много было вдов, жен-солдаток. Мы, подростки 15-17 лет, выполняли все работы в колхозе. Самая сложная работа, которую мы выполняли, - это вывозка зерна, картофеля в с. Шуйское, где сдавали государству. Осенью дороги разбиты по ступицу, лошади замучены, мы слабосильны, а погрузку-выгрузку мешков производили сами, надрывались. Я с грыжей ушел в армию, где меня прооперировали в конце 1943 г. [в] Молотовске (Северодвинск). Самой большой радостью был приезд в Вологду [матери], гле я был в 34-м запасном полку в маршевой роте. Я плакал и поражался материнскому подвигу. Неграмотная, в тяжелом 1944 г.. в июле, за многие километры, на перекладных сумела найти меня! Радость неповторимая! Помощь, конечно, оказывалась, хотя бы тем, что старались выделить жилье такое, где бы была кое-какая посуда. Особенно в последней дер. Вахрушево. Здесь жили в доме через стенку с бухгалтером колхоза. Это дало возможность читать газеты, книги. Помню, в это время я даже прочитал «Пятнадцатилетнего капитана». Были избы-читальни, а вечеринки проходили в обычных домах, где были молодежь и гармонист. Например, к врачу надо было добираться в район. Дрова, сено заготовляли сами, как и все местные жители. Имущества практически не было, а из скота неизменная корова Белка, прошедшая с нами огни и воды. На всем протяжении работали все в колхозе и подрабатывали на распиловке дров. Днем в колхозе, вечерами и в выходные на дровах. Только труд спасал от голода и холода. Собирали колоски после уборки зерновых. Пытался продолжить учебу в 8 классе в 1942 г., но из этого ничего не вышло. Старший из братьев в семье, отчим был слаб (1886 г. р.), поэтому в некотором роде был одним из кормильцев в семье. Кроме того, средняя школа была в райцентре, а это вовсе не подходило. Где и на что жить? Единственное участие в помощи для победы был труд. От сбора средств (теплые вещи для фронтовиков) в Фонд обороны нас освобождали. О комсомольцах что-то говорили, но я стал комсомольцем в армии в 1943 г. О деятельности партийцев даже не слышал. К числу трудностей отношу бесправную жизнь - ничего нет и негде заработать, взять (пища, одежда), в 16-17 лет хочется на вечеринках бывать, но оборванцем или в самодельном не пойдешь. Но встречались в своем кругу молодежи эвакуированных, ходили, собирались в другой деревне. Это было приятно. И последняя трудность - это переход пешком от Шуйского райвоенкомата до Вологодского обл[астного] ВК, в январе в лаптях, за 90 км по р. Сухоне. А далее служба в Архангельске, Молотовске до июня 1944 г., Вологде, Петсамо до февраля 1946 г... Характерно, что из всех эвакуированных в Вологодскую область, как мне говорили, никто не остался в ней. Никто из наших не поехал на бывшую финскую территорию (Питкярантский район), а как только была освобождена Белоруссия, все изъявили желание возвратиться на родину, хотя и тут не осталось ни кола, ни двора. Опять съезжались в Вологде, где был предоставлен поезд из теплушек, и теперь все - и люди, и скот - следовали вместе. Это было летом 1945 г. В Белоруссии строились самостоятельно. Заново, в тех же деревнях, из которых уехали в 1940 г. Колхоз имел только старых лошадей, и поэтому строили у самого леса, чтобы поближе катать и таскать самим или с помощью той же коровы «белый» лес на дом. Впервые с 1943 г. (а вернее, с 1940 г.) я прибыл в отпуск в августе 1946 г. Кстати, из Петрозаводска, где я с февраля 1946 г. учился в Петрозаводском пехотном училище, на родину в БССР к родителям. Они строить дом еще не закончили, и я активно помогал им. День Победы родители встречали на Вологодчине, я - в составе 83-й Краснознаменной стрелковой дивизии на Печенге. Радость у них и у нас была неописуемая. И здесь снова пришлось призадуматься над будущим. Если в 1944 г. мне предлагали пойти учиться в Архангельское военное училище, я не согласился - хотелось быстрее попасть на фронт, то здесь, в Печенге, получив возможность поехать в Петрозаводск для поступления в ППУ, я и многие другие солдаты и сержанты сразу согласились. Многие потому, чтобы только уехать из Заполярья, т. к. там сами построили казармы (одна на весь батальон), в них жили-спали на березовых матах, зарядку делали с открытым торсом круглый год. В Петрозаводск знаний привезли немного, немногие и поступили, но я решил, очень хотелось учиться, и меня приняли. В училище нас учили военному делу, помогли восстановить знания за 7-й класс, закончили 8-й, а для желающих, за счет личного времени и в выходные дни, была предоставлена возможность окончить одновременно с училищем и 10 классов (учились в ср[едней] школе № 9). * Приозерск в то время входил в состав Карело-Финской ССР. ** В целом в Вологодской области эвакуированные жители Ленинграда составляли большинство. Источник: АКНЦ РАН. Подлинник рукописный. (2015) Эвакуированная Карелия: Жители республики об эвакуации в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 - Стр.111-118