Боголепов Виктор Платонович — Боевой эпизод.

Участники

Страна: РСФСР, Карелия Боголепов Виктор Платонович родился в 1898 г. в г. Кишиневе. В 1918 г. окончил Морское училище. Принимал активное участие в гражданской войне в качестве помощника командира канонерской лодки № 7 Онежской флотилии, начальника распорядительной части штаба Онежской, а позднее Западно-Двинской флотилии. В годы Великой Отечественной войны являлся начальником штаба Ладожской, а затем Беломорской флотилии. После войны находится на научно-исследовательской работе. Контр-адмирал. Автор многих специальных военно-морских научных работ. Награжден пятью орденами и несколькими медалями Советского Союза. Я был назначен на Онежскую флотилию весной 1919 года, всего через год после выпуска из Морского училища, а потому недостаточно разбирался в оперативной обстановке. Но что хорошо запечатлелось в моей памяти — это непосредственные боевые действия, в которых участвовала канонерская лодка № 7 (бывший буксирный пароход «Пименов»), где я был вторым и единственным после командира офицером (слово это, конечно, в ходу тогда не было) — одновременно и помощником командира и вахтенным начальником. Особенно помню наш длительный осенний боевой поход, когда, путем последовательных высадок десантов в тыл флангов противника, упиравшихся в озеро, части Красной Армии во взаимодействии с флотилией медленно, по верно отжимали белых почти вплоть до самой северной точки озера, до Медвежьей Горы, пока в начале ноября 1919 года не наступили холода и не пришлось нам из-за угрозы ледостава повернуть обратно в Петрозаводск на зимовку. Вот о самом конце этого похода, о последней высадке десанта и о гибели канонерки, мне и хочется рассказать. Дело было, насколько помню, в ночь на 6 ноября. Канонерка наша в то время являлась флагманским кораблем. Самая маленькая из дивизиона канонерских лодок, она была избрана для этой цели потому, что имела большую скорость по сравнению с другими кораблями флотилии. Вооружение ее составляли всего одна 47-миллиметровая пушка на корме (к моменту, о котором пойдет речь, вышедшая из строя) и две 37-миллиметровых на носу, по одной на борт. На канонерке держал флаг командующий флотилией Э. С. Панцержанский. С ним находились комиссар флотилии И. М. Лудри, начальник штаба Г. А. Степанов и флагманский штурман флотилии К. А. Мигаловский. Размещались все они в маленькой треугольной кают-компании, в самом носу корабля. Командир канонерки К. В. Никонов в это время был в отпуске и его обязанности временно исполнял А. Я. Луга, бывший командир канонерки № 2. А. Я. Луга, латыш по национальности, около двух метров роста, обладал огромной физической силой, особенно в руках, кисти которых едва ли не вдвое превосходили по размерам обычные. Однажды «зашалил» на корабле недисциплинированный кочегар — отказался стать на вахту (вообще-то дисциплина у нас была весьма высокой — да иначе и не могло быть на настоящей боевой флотилии). Луга вызвал кочегара на палубу, перегнулся с мостика, взял его двумя пальцами за воротник бушлата, приподнял, перенес за борт и потряс немного над водой. Затем тем же манером молча опустил на палубу. «Герой» тотчас без слов, кубарем, скатился в кочегарку, сопровождаемый дружным хохотом команды, — только его и видели. Подобные «приемы» применялись, конечно, очень редко. ...Как сейчас, вижу себя на мостике во время перехода с десантом к Медвежьей Горе. Со мной сигнальщик Голец, нескладный рыжий парень, едва-едва обучившийся своему делу. Ночь. Темень кромешная. Холодно. Ветер. Мокрый снег. Стынут уши, шея, особенно руки в мокрых рваных нитяных перчатках. Чтобы определить направление движения канонерской лодки, то и дело приходится либо поднимать несуразную, тяжелую крышку «дедовского» компаса, пытаясь разжечь моментально тухнущий масляный огонек, либо брать неудобный громоздкий сигнальный фонарь из рук Гольца, чтобы самому просемафорить, передать приказание комфлота. Ночью с 6 на 7 ноября наши транспорты высадили на берег у Пергубы отряд десантников. От него пока — никаких известий, поэтому Панцержанский нервничает. Через каждые пять минут открывается дверь над узким трапом в кают-компанию, и в мелькнувшей полосе света вырисовывается длинная фигура: «Есть что-нибудь от десанта?» или «Где заградители?» (Это наши, если можно так выразиться, линкоры — «Яуза» и «Березина» — корабли, хотя п колесные, но с лучшим на флотилии вооружением, состоявшим из двух 100-миллиметровых пушек па каждом. К тому же и личный состав на них был гораздо более подготовленный: он прибыл непосредственно с Балтики.) По-прежнему ничего не знаем о десанте. Заградителей не видно. Но, может быть, сам Панцержаиский знает, где они находятся?.. Поминутное дерганье, да при этом проклятом все время тухнущем освещении компаса, когда взять пеленг или проверить направление просто мучительно, настолько меня возмущает, что от переполняющей злости, хотя и стараясь повежливее, почти кричу вниз: «Разве не видите, как это трудно? Если хотите быстрее, пожалуйста, поднимайтесь сами сюда!» К чести Панцержапского, он не сердится на «бунт» молодого вахтенного начальника, примирительно улыбается и произносит несколько подбодряющих слов. И вдруг на горизонте — огненно-красная шапка. Видно, как летят в воздух какие-то обломки. И через минуту-две доносится глухой рокот. Что бы это могло быть? Случайный ли взрыв или преднамеренный? Впоследствии выяснилось, что белые взорвали пароход с запасом мин. Кстати сказать, несколько позднее мы узнали, что на предварительно поставленном врагом заграждении мы этой ночью и елозили. Но мины как будто были поставлены с помощью безвестных друзей — на большую глубину, чем надо... Но вот, наконец, от командира отряда пришла записка: «Холодно, десант замерз, продвигаться не можем, погрузил его обратно...» Да... Воображаю настроение командования... Казалось бы, еще одно усилие... Тут сменил меня Пуга, а я — спать, спать. Каюта моя — полтора метра в длину, метр в ширину — по правому борту от крохотного коридорчика, внизу у трапа в кают-компанию. Налево — такая же командирская... ...Что такое? Просыпаюсь от непонятного шума и грохота. Р-раз! — Наверху какой-то крик, треск...— Р-раз! — Не может быть, чтоб это мы: наши слабенькие выстрелы никогда меня не будили. Вскакиваю с койки. Сквозь задраенный иллюминатор брезжит слабый свет. Кое-как застегиваюсь — спали все одетыми,— натягиваю бушлат. Сумбур наверху продолжается. Бросаюсь из каюты. В кают-компании полный разгром: вода, стол перевернут и плавает, с полок свалилась посуда, книги. Выбегаю наверх. В нескольких кабельтовых — берег, мы идем вдоль него на север, значит, повернули, с нами еще два корабля, на одном из них пожар на юте. А на берегу светло-серое облако п — паф! Через несколько секунд всплеск невдалеке от соседа. Еще один! Ясно: нас накрыла неприятельская пушка, а может быть и батарея. У борта полулежит, зажимая рукой окровавленный живот, белый как снег, без крика и стона, славный наш кочегар Пименов. Так же без единого стопа через несколько часов он и умер. А рядом прыгает на одной ноге, держась за другую и отчаянно голося, сигнальщик Голец. Начальник штаба Степанов озабоченно рассматривает корму: она постепенно поднимается из воды. Дойдем ли? Но уже близко заградители. Они остались в районе высадки, а наши канонерки направились за дровами в Толвую. Шли вдоль берега, не подозревая, что буквально рядом с местом высадки десанта притаилась замаскированная в кустах, как оказалось впоследствии, всего одна 3-дюймовая пушка! Но ведь и канонерки наши — крохотные буксиры! Пуга старается определить места пробоин. Их несколько. Одну, насколько, помню, в машинном отделении, быстро заделали. Вторая —в дровяной яме. Быстро выкинули оттуда несколько поленьев, но дыра гораздо ниже, в подводной части судна, и до нее, кажется, не добраться. С кают-компанией еще хуже: оказывается, когда, после первого попадания, мы стали разворачиваться на обратный курс, один из снарядов разорвался под кают-компанией, и осколками пробило дно. К этой дыре не подступиться, и корабль медленно, по упорно садится «свиньей», винты уже обнажаются. Панцержанский принимает решение: командованию перейти на один из заградителей, а «Пименову» приткнуться к берегу и попробовать заделать пробоину. На две-три минуты подходим к «Березине». Переносим на нее раненых. Туда же перешёл командующий со своим штабом. Затем канонерка пошла к берегу. Степанов рассказывал потом, что смотрел на нас с опаской: как бы не утонули, не дойдя до мелкого места. Но дошли, уткнулись тяжело севшим носом в отмель. Осталось в памяти, как вдвоем с Пугой пробовали определить места пробоин, и Пуга туда-сюда тыкал длинным шестом. Напрасно... К нашему полузатонувшему кораблю подошла канонерка № 6. Она забрала команду, орудия, пулеметы, снаряды. Последними судно покинули командир и я. ...Уже совсем похолодало, и здесь оставаться дальше было нельзя. Назавтра флотилия двинулась в обратный путь. Еще накануне одни из заградителей своими четырехдюймовками разнес в пух и прах вражескую «кинжальную» пушченку... Через три месяца в результате общего наступления Красной Армии Север Советской республики был навсегда освобождён. Конечно, рассказанный эпизод может служить лишь незначительным штрихом в общей картине жизни и деятельности флотилии. Но пользуясь случаем, не могу не сказать, что побывав за время гражданской войны на различных фронтах и флотилиях, я нигде не встречал такой крепкой организации и такого сильного коллектива, как на Онежской флотилии. Источник: (1963) За Советскую Карелию. Воспоминания о гражданской войне - Стр.128-133